Она тяжело вздохнула, Видя, что она медлит, Майкл хотел забрать его назад. В конце концов, какое это теперь имеет значение? Но Кейт, собравшись с духом, заговорила, с необыкновенной легкостью разбирая непонятный почерк в сгущающейся мгле, словно наизусть знала, что там было написано:
— «Самое подходящее время рассказать обо всем. Не молчать».
Ее голос был тихим и невыразительным, она читала ровным тоном, придавая словам одинаковый вес, словно желая этим уменьшить их чудовищную суть.
— «Написать — значит вернуть реальность, вдохнуть жизнь в тайну.
Все эти годы я хранила ее в памяти, за семью печатями. Все эти годы я тяготилась ею, молчание болью сжимало мне горло. Мне необходимо выговориться. Я пыталась делать это шепотом, сама с собой, по ночам, но это не приносит облегчения. Если бы я только могла не молчать, мои мучения прекратились бы.
Мне говорили, что в этом нет логики, нет смысла. В моем уме все перемешалось. Мне без конца твердили придуманную историю и пытались убедить в том, что все так и было на самом деле. Это была очередная ложь. Но прошли годы, и в конце концов я поверила.
Я охотно выкладывала эту историю, когда от меня того требовали.
Когда произошли события, о которых никто так и не узнал, я уже и сама не могла разобраться в том, что было реальным, а что выдуманным. Все вокруг твердили мне, что все это — дело рук моей сестры, сестры-близнеца. Мне говорили, что эта история и есть правда. Но сейчас я знаю, что она никогда не была правдой.
Ребенок плакал не переставая. Помню, это — правда. Я прикоснулась к нему, пытаясь его успокоить, он взревел еще громче. Он отталкивал мои руки и отворачивал от меня лицо. Он не желал смотреть на меня. Я положила к нему в кроватку игрушки, но он выбрался из-под одеяла на пол. Его крик отдавался в голове резкой болью. Я взяла его на руки, но он стал брыкаться и изворачиваться, стараясь отделаться от меня. Я так его любила, а он меня ненавидел.
Он рыдал, заходился в плаче. Временами мне казалось, что еще немного, и он задохнется. У меня лопалась голова, ломило зубы, я ощутила подкатившую дурноту и упала, продолжая держать его на руках. Он оказался подо мной, я придавила его. Наверно, прижала ему ногу, потому что он заорал сильнее.
Я зажала пальцами уши, чтобы не слышать. Я ничего, ничего не видела, я — лишь крик кошмара, бурлящий, пузырящийся вопль.
Мне и раньше случалось видеть сны про вампиров. В них я видела себя стремительной, кровожадной тварью, я металась во тьме в поисках того, чего у меня никогда не было. Моя рука мгновенно превращалась в нож, сверкающий холодным блеском лезвия. Взмах вдоль гладкой, как шелк, кожи и прикосновение, нежное, как сама любовь.
Я с силой втыкала нож, но, к моему удивлению, когда я его вынула, порезы оказались неестественно маленькими, гораздо меньше лезвия.
Крови почему-то не было, но потом она стала понемногу растекаться. По цветной пижаме, по маленьким серым слоникам. Они весело прыгали через лужи крови, катались по ним на велосипедах. Пижама была испорчена, и это меня расстроило. Я заплакала. Он даже не обратил на меня внимания.
Кроваво-красный. Позже я специально нашла в словаре слова, описывающие многообразие оттенков этого цвета, они так красивы. Пунцовый, вишневый, багряный, багровый, алый, винный. Огненный.
Слова призваны отразить суть вещей, описать их внешний вид. Но слова — не то. Кровь некрасива. К тому же она горячая. В кино вместо крови используют кетчуп или что-то еще. Люди понятия не имеют, каково это — ощущать свои руки по локоть в горячей человеческой крови.
У крови непонятный запах, возбуждающий что-то звериное, от него по всему телу мурашки. Она склеивает пальцы, ее высохшая пленка напоминает вторую кожу.
Ее капельки сыпались алыми блестками. Было слышно, как внутри его тела что-то лопнуло. Он окончательно успокоился и стал таким милым. Он больше не сопротивлялся и даже позволил прикоснуться к своей щеке, она была прохладной на ощупь. Я крепко прижала к себе его тельце, хотела согреть его своим теплом. Его сердце билось в такт моему. Потом будто споткнулось и затихло.
Держа его на руках, я ходила с ним по комнате и убаюкивала. Пол был сплошь закапан кровью, повсюду пестрели забавные многоточия и восклицательные знаки. Потом они почернели и засохли. Интересно было их рассматривать.
Я поцеловала его маленькую прелестную головку… Его лицо застыло в капризной младенческой гримасе, очень похожей на нераспустившийся цветочный бутончик. Желтые волосики, как у утенка. Я не стала его будить. Пока он спит, он живет. Разбуди его — он тут же умрет.
Он истекал кровью. Я подумала о людях, которые умерли. Я тоже истекала кровью и думала о детях, которым предстоит родиться от меня.