Он как темный лорд, сидящий на своем троне.
Дьявол.
Чудовище.
Злодей.
Врожденная потребность бежать, которую я ощущаю с тех пор, как ступила в этот дом – черт с тех пор, как впервые встретила его, – снова поражает меня.
– Ты не ответила на мой вопрос, Лия, – небрежно напоминает он. Или это кажется случайным, потому что это притворство. Я почти слышу его настоящий тон, который замкнут, резок и высасывает сущность моей души.
Все в нем резкое и острое. Верхние пуговицы его рубашки расстегнуты, открывая намек на мощную грудь. Он полулежит в кресле, скрестив длинные ноги в лодыжках. Наполовину, потому что его поза все еще прямая, и он выглядит так, будто готов наброситься в любую секунду, если почувствует в этом необходимость.
Кстати, как долго он сидит в тени?
И почему, черт возьми, мне снится один кошмар за другим с тех пор, как он привез меня сюда?
– Лия, – в этом единственном слове больше предостережения, чем должно быть возможно.
– Тебе не нужно знать. – Я медленно сажусь, осторожно снимая пальцы Джереми со своей талии. Он что-то бормочет во сне, и я расчесываю его темные волосы, укладывая под одеяло, украшенное звездами и космическими кораблями.
– Это два наказания.
Моя голова резко поворачивается к Адриану.
– Но... за что?
– Одно за то, что не выучила список, который дала тебе Огла, а второе – за этот проступок.
Я знала, что Огла – его чертов шпион.
– Но сейчас я не отвечала.
– Бросить мне вызов равносильно тому, чтобы ответить. Не отвечать на мои вопросы – тоже наказание.
– Может быть, тебе стоит составить мне гребаный список, как в мафии, чтобы я могла выучить его и волшебным образом ходить вокруг него на цыпочках.
– Это третье.
– Ты не можешь быть чертовски серьезным.
– Совершенно, верно. Четвертое.
– Мне вообще нельзя разговаривать? – рявкаю я.
– Нет, не таким тоном. Пятое.
– Просто перестань уже, и признай, что ты больной ублюдок, который получает удовольствие от того, что шлепает меня.
– Шестое.
Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но вскоре закрываю его, понимая, что все, что я скажу, только ухудшит мое состояние.
Черт бы его побрал!
Он так пугает меня, что я продолжаю играть ему на руку и копаться вместе с ним в яме. Кошмар, который я только что пережила, тоже не помогает. С тех пор как я проснулась, я была нервной и дезориентированной, практически не контролируя свои реакции.
– Продолжай, Лия. – спокойный, но угрожающий тон Адриана резонирует в воздухе. – Мне очень интересно посмотреть, как далеко может зайти эта цифра.
Когда я молчу, стараясь сохранить самообладание, на его губах появляется легкая ухмылка.
– А теперь скажи мне, что ты считала ненастоящим.
– Кошмар. – тихо говорю я, потому что если буду говорить громче, то наброшусь на него. Он провоцирует меня, чтобы увеличить число моих наказаний, а я не доставлю ему такого удовольствия.
Его палец стучит по бедру один раз.
– Что за кошмар?
– Не твое дело.
– Это уже седьмое.
– Что?
– Восьмое.
– Неужели мне даже нельзя держать свои кошмары при себе?
– Нет, с тех пор как ты переступила порог моего дома, – Он бросает телефон на колени, кладет локти на колени и наклоняется вперед, сцепив пальцы под подбородком.
Несмотря на темноту, я почти вижу черноту его глаз. Это не только что-то визуальное, но это также можно попробовать в воздухе, оставляя острый привкус на моем языке.
– Ты, кажется, не понимаешь ситуацию, так что позволь мне объяснить тебе это в последний раз, Лия. Ты моя жена, моя собственность, моя вещь. Это означает, что ты идешь по линии, которую я прослеживаю, и принимаешь решения, которые я разрешаю. Если я скажу, что ты оставишь завещание у двери, ты это сделаешь. Если я скажу, что ты слепо войдешь в колодец, ты это сделаешь. В моем доме мое слово – закон, и мои решения окончательны. Если ты чувствуешь необходимость бросить мне вызов, во что бы то ни стало, сделай это. Я буду наслаждаться каждой секундой, пока не заставлю тебя подчиниться.
Моя челюсть болит, и я понимаю, что это потому, что я крепко сжимала ее все время, пока он говорил. Я никогда не испытывала такой потребности выскочить из своей кожи, как в этот самый момент. Я хочу улететь отсюда, улететь куда-нибудь, куда угодно, где его присутствие не сжимает мне горло воображаемыми руками.
Но здравая часть моего мозга знает, что у меня нет выбора, что я не могу справиться с жизнью в тюрьме, какой бы крутой я себя ни считала. Быть с ним – это не выбор, это единственное средство выживания, которое у меня есть.
Разве судьба не жестока? Почему моя безопасность связана с одним из самых опасных людей на свете?
Адриан встает, и я прижимаюсь ближе к Джереми, как будто ребенок может помочь мне в этой ситуации.
– Вставай, – приказывает он.
– Зачем?
– Девятое. С каждой секундой, когда ты не встаешь, счет будет увеличиваться.
– Я просто спрашиваю, – я стараюсь не огрызаться, но в конце концов все равно делаю это.
– Десятое. В таком случае у тебя будет долгая ночь, Лия.
Я не упускаю намека на садизм, когда он говорит «долгая». Этот ублюдок действительно получает удовольствие от мысли наказать меня.
Он чертов извращенец.
Я с трудом поднимаюсь на ноги, потому что не хочу, чтобы счет дошел до одиннадцати.
– Следуй за мной. – Адриан направляется к двери, не дожидаясь меня.
Я бросаю взгляд на мирно спящее лицо Джереми, надеясь, что каким-то образом смогу стать одним целым с его матрасом или одеялом.
Мое колебание длится недолго, когда я иду следом за Адрианом и тихо закрываю за собой дверь комнаты Джереми.
Мои ноги дрожат при каждом шаге. Пот собирается у меня на лбу, а костяшки пальцев белеют от постоянного сжимания их в кулаки.
Люди говорят, что знают страх. Например, когда их машина чуть не разбивается или когда, они становятся свидетелями кровавой сцены на улицах, но это не настоящий страх. Настоящий ужас – это неизвестность.
Незнание своей судьбы – худший вид страха.
Он обвивается вокруг моей грудной клетки, как проволока, пытаясь сломать кости и уколоть мое сердце.
Страшна не тьма, а то, что внутри нее. И прямо сейчас эта тьма наполнена тихим, но смертельным присутствием Адриана.
Мой взгляд по-прежнему сосредоточен на его спине, на волнах мышц под рубашкой и чернилах, выглядывающих из-под полузакатанных рукавов. Его шаги ровны, как будто эта чертова ситуация нормальна.
Как будто подцепить бездомную женщину и навязать ей роль жены – это что-то вполне приемлемое. Чувствует ли этот человек когда-нибудь? Есть ли у него бьющийся орган, подобный тому, что бьется внутри меня, или он другой вид, чье сердце только качает кровь в его венах?