Мои ноги останавливаются перед плакатом в рамке, висящим на стене здания. Не знаю, почему я останавливаюсь.
Я не должна.
Обычно я этого не делаю.
Я не останавливаюсь и не смотрю, потому что это привлечет ко мне внимание и разрушит мои шансы на обладание сверхспособностями невидимости.
Но по неизвестным причинам на этот раз я останавливаюсь. Моя пустая банка уютно устроилась между пальцами в перчатках, повиснув в воздухе, пока я изучаю объявление.
Афиша Нью-Йоркского Городского балета, рекламирующая одно из их выступлений. Все его пространство занято женщиной в свадебном платье, стоящей на пуантах. Вуаль закрывает ее лицо, но она достаточно прозрачна, чтобы различить печаль, суровость… отчаяние.
«Жизель» написано у нее над головой. Внизу — имена режиссера и примы-балерины, Ханны Макс, а также других балерин, участвующих в шоу.
Я моргаю один раз и на секунду вижу свое отражение в стекле. Мое пальто поглощает мое маленькое тело, а мои огромные кроссовки с высоким верхом напоминают клоунские туфли. Моя зимняя шапка из искусственного меха закрывает уши, а светлые волосы растрепаны и сальные, их концы спрятаны под пальто. Моя шапка слегка сдвинута назад, открывая темные корни. Чувствуя себя как-то подсознательно, я натягиваю капюшон пальто на голову, позволяя ему затенить мое лицо.
Теперь я выгляжу как серийный убийца.
Ха. Я бы посмеялась, если бы могла. Серийный убийца достаточно умен, чтобы не оказаться на улице. Они достаточно умны, чтобы не захлебнуться в алкоголе так сильно, что поддержание работы становится невозможным.
Я снова моргаю, и плакат снова появляется на экране. Жизель. Балет. Прима-балерина.
Внезапное желание выколоть женщине глаза переполняет меня. Я делаю вдох, потом выдох. У меня не должно быть такой сильной реакции на незнакомку.
Я ее ненавижу. Я ненавижу Ханну Макс, Жизель и балет.
Развернувшись, я ухожу, прежде чем у меня появляется искушение разбить плакат о землю.
Я сминаю банку и бросаю ее в ближайший мусорный бак. Эта перемена настроения совсем не к добру.
Это из-за недостатка алкоголя в моем организме. Сегодня я выпила слишком мало пива, чтобы напиться при свете дня. Холод становится более терпимым, когда мой разум онемел. Мои мысли не так громки, и я не испытываю убийственных чувств из-за безобидного балетного плаката.
Я рассеянно перехожу улицу, как делаю это каждый день. Это стало моей рутиной, и я больше не обращаю на это внимания.
Это моя ошибка — принимать все как должное.
Я не слышу гудка, пока не оказываюсь посреди улицы.
Мои ноги застывают на месте, как будто тяжелые камни приклеивают их к земле. Когда я смотрю на аварийные огни фургона и слышу его непрерывный гудок, я думаю, что моя двадцатисемилетняя жизнь от рождения до сегодняшнего дня пройдет перед моими глазами. Вот что происходит в момент смерти, верно? Я должна вспомнить все.
С того момента, как мама перевезла нас из одного города в другой, пока жизнь не забросила меня в Нью-Йорк.
С момента моего расцвета и до несчастного случая, превратившего меня в неизлечимого алкоголика.
Однако ни одно из этих воспоминаний не приходит. Даже фрагментов нет. Единственное, что вторгается в мою голову, — это маленькие пальчики. Крошечное личико и тело, которое медсестра вложила мне в руки, прежде чем ее увезли навсегда.
Комок подступает к горлу, и я дрожу, как мелкий листок на холодных зимних улицах Нью-Йорка.
Я обещала жить ради нее. Почему, черт возьми, я умираю сейчас?
Я закрываю глаза. Мне так жаль, малышка. Мне очень жаль.
Большая рука хватает меня за локоть и тянет назад с такой силой, что я спотыкаюсь. Та же рука мягко держит меня за руку, чтобы я не упала.
Я медленно открываю глаза, наполовину ожидая увидеть свою голову под фургоном. Но вместо этого гудок гудит, когда он проезжает мимо меня, водитель кричит в окно.
— Смотри, куда едешь, чертова сумасшедшая сука!
Встретившись с ним взглядом, я показываю ему средний палец свободной руки и продолжаю делать это, чтобы убедиться, что он видит это в зеркале заднего вида.
Как только фургон исчезает за углом, я снова начинаю дрожать. Короткая волна адреналина, ударившая меня, когда меня оскорбляли, иссякает, и теперь я могу думать только о том, что могла умереть.
Что я действительно подвела бы свою маленькую девочку.
— Ты в порядке?
Я резко оборачиваюсь на звук голоса с акцентом. На секунду я забыла, что кто-то оттащил меня от фургона. Что если бы он этого не сделал, я была бы уже мертва.