Я повернулся и увидел перед собой ту самую женщину, что недавно плакала. Теперь за ее руку держался рыжеволосый мальчик. Он ел банан.
— Что с вами? — спросил я у женщины.
— Они не хотят впускать моего ребенка, — прошептала она.
— Почему?
— Они говорят, будто… — Она замялась. — У него задержка в развитии, — скороговоркой пробормотала она. — Но он обязательно поправится. После всего, что нам пришлось перенести! Он же не идиот! Это просто задержка в развитии. Он поправится! Они должны дать ему время! Он не душевнобольной! Но они мне не верят!
— Среди них был врач?
— Я не знаю.
— Вы должны потребовать врача. Специалиста. Он вам поможет.
— Как я могу требовать врача, — пробормотала женщина. — У меня совсем нет денег.
— Подайте заявление. Здесь это можно.
Мальчик аккуратно сложил кожуру съеденного банана и засунул ее в карман штанов.
— Он такой аккуратный, — прошептала мать. — Вы только посмотрите, какой он аккуратный! Разве он похож на сумасшедшего?
Я посмотрел на мальчика. Казалось, он не слышал, что говорила мать. Его нижняя губа отвисла, он чесал свою огненно-золотую макушку. Солнце сверкало в его глазах, словно они были стеклянными.
— Ну почему они не хотят его впускать? — бормотала мать. — Он же и так несчастнее всех остальных.
Я не знал, что ответить.
— Они многих впускают, — сказал я наконец. — Почти всех. Каждое утро кого-то отвозят в город. Потерпите еще немного.
Я презирал себя за эти слова. Мне хотелось провалиться на месте под взглядом глаз, обращенных ко мне в час беды, как будто я и в самом деле мог помочь. Но помочь я не мог. Окончательно смутившись, я засунул руку в карман, вытащил немного мелочи и всучил ее безучастному мальчику.
— На, купи себе что-нибудь!
Во мне говорило старое эмигрантское суеверие. Своим нелепым поступком я пытался подкупить судьбу. Мне сразу же стало стыдно. «Дешевая человечность в обмен на свободу, — думал я. — Что же дальше? Значит, вместе с надеждой заявился ее продажный братец-близнец — страх? И его еще более гнусная дочка — трусость?»
Этой ночью я спал плохо. Я стоял перед окнами, за которыми, как северное сияние, мерцали и переливались огни Нью-Йорка, и думал о своей разрушенной жизни. Под утро с каким-то стариком случился припадок. Вокруг его постели тревожно метались тени. Кто-то искал нитроглицерин. Старик куда-то подевал свои таблетки. «Ему нельзя болеть, — шушукались родственники. — Иначе все пропало! Завтра он должен снова подняться на ноги!» Таблеток они так и не нашли, но меланхоличный турок с длинными усами одолжил им свои. Поутру старик кое-как доплелся до дневного зала.
II
Адвокат вернулся через три дня.
— Ну и жалкий же у вас вид, — прокаркал он. — Что с вами стряслось?
— Надежда, — сыронизировал я. — Она сводит в гроб быстрее любого несчастья. Уж вы-то должны об этом знать, господин Левин.
— Оставьте ваши эмигрантские шуточки! Серьезных поводов для нытья у вас нет. Я принес вам новости.
— Что за новости? — спросил я, все еще опасаясь, что всплывет история с моим фальшивым паспортом.
Левин оскалил все свои гигантские зубы. «Он очень часто смеется, — подумал я. — Слишком часто для адвоката».
— Мы нашли вам поручителя, — объявил он. — Человека, который готов гарантировать, что вы не сядете на шею государству. Спонсора! Что вы на это скажете?
— Это Хирш? — спросил я с недоверием.
Левин отрицательно покачал лысой головой.
— У Хирша и в помине не было таких денег. Вы знаете банкира Танненбаума?
Я молчал, не зная, признаваться мне или нет.
— Возможно, — сказал я.
— Возможно? Что значит «возможно»? Опять эти ваши увертки! Вы не можете его не знать! Он же за вас поручился!