Однажды разразилась страшная буря. Поднимая до неба волны, ревело море и грозило поглотить в своей пучине нагруженный до предела корабль. И вот тогда впервые обессиленные люди, измученные долгими скитаниями, пали духом и возроптали. «Друг наш Арис, — сказали они, — видимо, на погибель нам всем возложили мы на себя эту ношу, бремя вселенской мудрости. На что она нам, если мы погибнем вместе с нею? Без нее мы можем прожить и надежнее и вернее».
Напрасно Арис умолял своих спутников взять себя в руки, взывал к благоразумию и пытался убедить их в том, что чаша с жертвенной Кровью дарована им свыше якорем спасения и залогом вечной жизни. Матросы отвечали ему: «Это лишь предположение, Арис. Мы не знаем, что хранится в этой чаше. Но мы ясно видим, что корабль перегружен и обезумевшее море готово поглотить нас вместе с нею».
Спутники Ариса приподняли крышку чаши. И в тот же миг они ощутили дивное благоухание. Тотчас смолкла буря. Неведомую легкость почувствовали измученные люди. С них словно спало бремя земного тяготения. И как будто исчезла грань, которая разделяла Небо и Землю. Звездной россыпью заискрилось пространство. И никто уже не ведал, плыл ли корабль в море сам собою или парил в небе, подобно птице.
Остались позади бури, испытания и муки, но глядели матросы вдаль с несказанной печалью. Вокруг мерцали звезды незнакомых созвездий, где иное бытие, иные радости и скорби. То, что раньше им казалось тяжкою мукой и страданием, теперь вспоминалось как великое блаженство. Им, отвергшим земную цель и небесное призвание, оставалось лишь скитание между Небом и Землею, оставалась лишь надежда, что когда-нибудь проклятие будет с них снято, смыто Кровью Вседержителя, тою жертвенною Кровью, Которая однажды была дана им от Небес бесценным даром и залогом вечной жизни».
Ардал смолк, и в мегароне долго еще стояла тишина, вибрирующая, напоенная дыханием моря и ветра, музыкой звезд. Зачарованные слушатели не сразу возвращались к посюсторонней реальности. Даже лицо Тиеста казалось необычно просветленным. Скитания Ариса, пережитые им испытания и беды не могли не найти отзвука в душе трезенийцев. Завораживал и сам стих Ардала, в ритме, звучании, аллитерации которого слышался шум волны, разбивавшейся о борт корабля, скрип мачты и стон ветра, стук сердец измученных, отчаявшихся людей.
Наконец, царь Питфей встал и вслед за ним в едином порыве поднялись члены его семьи и гости.
— Спасибо, — сказал Питфей, — у меня нет слов, чтобы выразить свое восхищение. Многое еще нужно обдумать. Не все в твоей поэме оказалось для меня понятным, например, рассказ о вращающемся острове и чаше с жертвенной Кровью. Чувствую, что в ней заложена сокровенная мысль, чрезвычайно важная для каждого из нас и всего мироздания, но она, как Протей, ускользает от меня. Мы сможем, конечно, поговорить об этом позднее, а сейчас мне хотелось бы просто поблагодарить тебя за доставленное нам наслаждение.
Царь подошел к Ардалу и обнял его. Сердце Этры учащенно колотилось. В отличие от Питфея у нее не вызвали особого интереса вращающийся остров и жертвенная чаша. Ее взволновала музыка стиха. И странная мысль не покидала ее от самого начала до конца поэмы. Юный Арис невольно ассоциировался у нее с молодым человеком, с которым она чудесным образом встретилась сегодня и который, видимо, так же, как и сын вифинского царя, странствовал по морской пустыне, претерпевая бедствия и катастрофы. В какой-то миг, почувствовав устремленный на нее взгляд, Этра оглянулась. И тут она увидела Горгия. Он стоял у дверей рядом с Диодором. Лицо его было взволнованным и печальным. Этре показалось даже, что на его щеках были видны следы слез. Взгляды молодых людей встретились и уже не могли оторваться друг от друга, что вскоре привлекло к себе внимание присутствующих. Все теперь с недоумением глядели на Этру и незнакомого гостя, неподвижно застывшего в дверях мегарона.
Внутри Питфея тотчас что-то оборвалось. «Так вот он каков, вестник и виновник грядущего несчастья!» — подумал царь, отец Этры, не зная, что предпринять, как прервать эту мучительную и унизительную для него немую сцену. Но все разрешилось вдруг независимо от Питфея самым неожиданным и фантастическим образом. Ардал, отстранив легким движением обнимавшего его царя, направился к дверям мегарона и произнес два слова, которые окончательно повергли всех в изумление. Он сказал: