После заката солнца откуда-то со стороны гор донесся крик, похожий на стон: «Бог умер!» И он был подхвачен всеми, кто мог слышать его. «Бог умер! Бог умер!» В толпе раздались причитания и вопли. Но этот приступ скорби был лишь пережитком действительного траура, который когда-то продолжался целых три дня. Теперь же в соответствии с жанром карнавала, не терпящим печали, он был сведен к короткому, символическому мгновению. Но даже этот краткий приступ был сродни фарсу, ибо все знали, что бог умер не по-настоящему, не всерьез, что это лишь эпизод в карнавальной круговерти. В самом деле, сразу же где-то высоко в горах раздался крик, теперь уже торжества и ликования: «Бог вернулся! С нами бог!» И тогда началось подлинное исступление. С зажженными факелами сотни людей, в основном юношей и девушек, устремились в горы. Они бежали к ущелью, где по преданию был вход в царство теней, откуда только что вышел Дионис, бог-Освободитель, вызволивший из плена смерти свою мать Семелу.
Подняв в руке факел, Этра бежала вверх, в гору, бежала, как лань, легко и быстро. Молодые силы, накопившиеся в ней, искали выхода. Их умножало всеобщее возбуждение и, конечно, любовь, которая теперь беспредельно овладела всем ее существом. Не отдавая себе отчета рассудком, внутренним чутьем, каждой своей клеточкой она ощущала, что наступил кульминационный момент ее жизни, пик, вершина, выше которой ей уже не подняться, ибо все, что было до этого мига, было его ожиданием, а тому, что будет потом, суждено стать одним воспоминанием.
Этра не бежала, Этра летела, без усилий обгоняя запыхавшихся юношей и девушек. Подгоняло ее вперед, удесятеряя силы, то чувство, благодаря которому звери безошибочно распознают угрожающую им опасность. Она ощущала себя ланью, которую преследует охотник. Этра не видела его и он, охотник, зрительно еще не обнаружил ее, но они уже были в контакте между собой, они посылали друг другу импульсы, в которых смешалось все: неуемная страсть, упоение охотой и парализующий сознание страх. Исход охоты был предрешен. Это знали оба — и охотник, и лань. Самое же парадоксальное, самое безумное заключалось в том, что неизвестно было, кто из них лань и кто охотник.
Этра и Арис далеко оторвались от всех устремившихся навстречу воскресшему богу. Море огней за спиной и только их два факела метались и дрожали впереди. Расстояние между ними с каждым мгновением сокращалось. Этра бросила свой факел — куда-то вниз, в пропасть. Она бежала теперь в сплошной темноте, звериным чутьем избегая опасности, продолжая легко перепрыгивать с камня на камень. Арис тоже бросил свой факел. Его ноздри раздулись и напряглись. Ее выдавал теперь не только шум скатывавшихся из-под ее ног камней. Ныне он мог бы найти Этру где угодно по запаху, неповторимому, дразнящему, дурманящему запаху ее разгоряченной плоти. А она все ближе и ближе. Арис слышит уже ее прерывистое дыхание, которое еще больше возбуждает его, приводит в неистовство. Он делает рывок и схватывает Этру. Та отчаянно сопротивляется, кусает, царапает его. Но ни он, ни она не испытывают боли. Все растворяется в невероятном наслаждении.
Сначала Этра почувствовала приятную теплоту внизу живота. Затем она стала распространяться по всему ее телу. Сладостные мурашки побежали по ее животу, груди, шее, ногам, рукам, до кончиков пальцев, до затылка... Волны невыносимого блаженства накатывали на нее снова и снова. Этра плакала и кричала: «Что ты со мной делаешь! Что ты со мной делаешь! Я и подумать не могла, что такое возможно! У меня нет сил вынести моего счастья! Любимый! Единственный! Да, да, да!»
Потом Этра сидела у него на коленях, обхватив его шею руками. Склонив голову ему на грудь, она с упоением прислушивалась к его дыханию и биению сердца. А внизу ее живота, там, откуда только что блаженная истома разливалась по ее телу, зарождалась новая жизнь, ради которой они должны были встретиться и полюбить друг друга.
А вокруг метались факелы и раздавались восторженные крики: «С нами бог!»
15. ВЫБОР
После праздника Великих Дионисий прошло несколько дней. И каждой ночью Арис умудрялся теперь поистине с акробатическим мастерством подниматься на стены царского дворца и пробираться при содействии Ксении в комнату Этры. Таким же образом перед рассветом он покидал ее. Каждое посещение было сопряжено с немалым риском — Арис легко мог разбиться или оказаться в руках стражи. Но судьба до поры до времени была милостива к нему.
Нельзя сказать, что Питфей благодушествовал и в его голову не закрадывалось никаких подозрений. Само присутствие Ариса в Трезене не могло не беспокоить его. Царственное происхождение и громкая слава Ариса, воспетого самим Ардалом, вынуждали Питфея проявлять сдержанность и такт. В то же время он продолжал ломать голову над тем, каким образом поучтивее и без особых хлопот выпроводить нежеланного гостя за пределы своего государства. Из докладов Диодора ему было известно об особом интересе, который проявлял Арис к строящейся «Гормоне» и готов был уже подарить ему этот корабль.