В том же направлении работала мысль и Тиеста с той лишь разницей, что Питфей хотел разлучить Ариса с Этрой, а его брат, наоборот, вынашивал план ее бегства вместе с возлюбленным. При таком развитии событий (разве это не ясно?) он оставался бы единственным наследником в Трезене. Интрижка с Ксенией оказалась тут весьма полезной. От служанки Этры он уже знал о ночных похождениях Ариса. Встречаясь с племянницей, Тиест всякий раз ненавязчиво расхваливал достоинства ее любовника. Вместе с тем, он осторожно давал понять, что нормальный, естественный выход из ее положения невозможен, кстати и некстати заводил речь об Эномае и Гипподамии, проводя параллель с «непонятным» и «странным» отношением Питфея к вопросу о замужестве его дочери. Этра ничего не отвечала Тиесту. Она опускала глаза, бледнела и еле сдерживала себя, чтобы не разрыдаться.
Весть о спасении Ариса, ставшего знаменитым благодаря Ардалу, распространилась по Ахейскому миру. И тут выяснилось, что спастись удалось не только ему, но и большинству его спутников, которые, прослышав, что их капитан находится в Трезении, стали прибывать в Погон. Сидеть там до бесконечности у них, естественно, не было ни малейшего желания. День шел за днем, неделя за неделей. Сотоварищи Ариса стали нервничать. Срок навигации подходил к концу, им хотелось добраться до родной Вифинии, там провести зиму, а дальше... дальше видно будет. Арис же — это становилось все более и более очевидным — попросту тянул время и ни у кого уже не вызывало сомнения, почему он тянет время.
Нервничать начал и Тиест. Взлелеянный им план выдворения из Трезена Ариса вместе с Этрой явно давал сбой. Вырисовывалась не очень заманчивая для него перспектива того, что Арис останется здесь до поздней весны, а там, как знать, может быть и навсегда. Нужно было провоцировать скандал.
И вот однажды ночью, убедившись, что Арис уже во дворце, Тиест поднял на ноги стражу, заявив о проникновении в дом некоего таинственного злоумышленника. Со светильниками в руках стражники обследовали все закоулки дворца — никого! Тиест, однако, продолжал настаивать на том, что он собственными глазами видел крадущегося подозрительного человека, которого он даже попытался задержать, но тот сумел-таки улизнуть, скрывшись, вероятно, в одной из дворцовых комнат. Пришлось разбудить Питфея. По его распоряжению были осмотрены все комнаты — потревожили даже царя Эгея. Оставалось лишь убедиться, что злоумышленника нет в покоях Этры. И тут Питфею стал ясен весь смысл затеянной интриги и устроенного Тиестом переполоха.
Царь вошел в спальню Этры и увидел то, что, собственно говоря, и ожидал увидеть. Этра и Арис, обнаженные, мирно спали в постели царевны, утомленные любовными играми. Ее голова покоилась на плече возлюбленного.
Питфей вышел из спальни дочери. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Никаких злоумышленников там нет, — заявил он недовольным и несколько раздраженным тоном человека, которому понапрасну помешали спать, так что сам Тиест усомнился, действительно ли он видел проникшего во дворец Ариса.
На следующий день Арис был вызван к Питфею. Тот жестом предложил ему сесть напротив себя.
— Я думаю, — сказал он, — нам нет необходимости делать вид, что мы не понимаем друг друга.
— Действительно, в этом нет необходимости.
— Ты нарушил священные законы гостеприимства.
— Я признаю это, царь. Я предаю себя твоему суду и готов принять любое твое решение.
— Разве у тебя есть иной выбор? Вот если бы ты пришел ко мне еще вчера, тогда можно было бы еще говорить о том, что ты предаешь себя моему суду. Но сегодня... не звучит ли это уже нелепо?
— Да, звучит нелепо. Но у меня есть смягчающее обстоятельство.
— Какое же?
— Я люблю Этру.
— Если бы не было этого, как ты говоришь, «смягчающего обстоятельства», я бы и не стал с тобой разговаривать.
— Есть еще рок, Питфей.
— Вот об этом не надо. Да, есть рок. И все же мы сами принимаем ответственные решения. Иначе нас никогда не мучило бы чувство вины за совершаемые нами преступления...
— Готов согласиться и с этим.
— Допустим, ты был ослеплен страстью, допустим, тут проявил себя рок, но ты же не мог не думать о последствиях своего деяния?