Я вовсе не нуждаюсь в объяснениях Хейзл, чтобы понять, что чувствую, сердито говорила себе Констанс, уже вернувшись домой. Но слова Хейзл никак не шли у нее из головы.
Но, если я все-таки злюсь не на себя, то на кого? На Кевина? Нет, дело не в нем. Это все Мэтт… Мэтт, с которым я делила постель… Мэтт, которому я открыла в своей душе то, чего не открывала еще ни одному человеку.
Перед ним я не побоялась признаться в своей уязвимости, отдала ему часть своей души, которую уже никогда, никогда не смогу потребовать обратно. Я отдала ему свою любовь… всю себя, а ему было нужно только мое тело. Да, я очень, очень зла на него.
Но, собственно, почему? Чем он заслужил мою злость? Больше причин сердиться на себя саму. Ведь он не просил меня любить его… ему не это было нужно.
Может статься, в то время, когда Мэтт ласкал меня, про себя он говорил обо мне теми же мерзкими, отвратительными словами, которые презрительно бросил мне в лицо Кевин?
Констанс вздрогнула, закрыла лицо руками и стала раскачиваться из стороны в сторону, отчаянно пытаясь избавиться от этих мыслей.
Будет ли конец этой пытке? Неужели я никогда не смогу простить себе совершенную глупость и снова жить нормальной жизнью, как жила раньше?
Послышался телефонный звонок, и Констанс вздрогнула. Неужели это Мэтт опять хочет говорить со мной?
Матери Констанс объяснила, что Мэтт звонит, потому хочет знать, когда она сможет вернуться на работу, но неизменно отказывалась взять трубку.
Мэтт звонит так часто, словно чего-то боится. Но чего? Что я всему свету расскажу о совместно проведенной ночи?
Неужели ему не ясно, что я, как и он, стараюсь забыть об этом?
Разумеется, вернуться на работу я уже не смогу. Лучше подыскать себе со временем другое место. Нет, я даже помыслить не могу о том, чтобы каждый день снова видеть Мэтта… Да и он тоже наверняка не хочет этого.
Констанс придвинула бювар и написала короткое заявление, в котором указала, что не имеет возможности исполнять дальше свои обязанности и будет признательна, если ее рассчитают и пришлют с посыльным оставшиеся в кабинете личные вещи.
Констанс твердо решила, что не вернется ни на прежнюю работу, ни в свой прежний дом. Мать вскользь упоминала о том, что страховая компания позаботилась о доме, вычистила его и отремонтировала, но Констанс это не интересовало.
Она ничего не хотела знать. У нее осталось только одно желание: чтобы каким-то чудом все случившееся испарилось из памяти. Все… включая Мэтта.
Главное – забыть Мэтта, твердила себе Констанс. Это просто необходимо.
– Ты можешь присмотреть за моими девчонками завтра вечером?
Констанс подняла глаза на Хейзл. Она не могла забыть выражение лица сестры, когда та увидела на ней все те же старые джинсы и футболку.
– Конечно, я же не инвалид.
– Разве?
Покраснев, Констанс виновато сказала:
– Конечно, я присмотрю за ними. А ты куда-то уходишь?
– У Джеффа день рождения. Да, кстати, я привезла тебе вот это.
Хейзл поставила на стол большой фирменный пакет универмага «Хэрродз». Лицо Констанс покраснело от гнева.
– Если бы я хотела себе что-то купить, то вполне могла бы сделать это сама! – сердито заявила она.
– Да? Послушай, дорогая, я понимаю, что ты чувствуешь. Мы все понимаем, но и ты пойми… Так дальше продолжаться не может. Родители переживают за тебя, пожалей их, они немолодые уже люди…
– И они сразу перестанут волноваться, если я надену новое платье, да? – съязвила Констанс.
– Нет, но им станет хотя бы чуточку легче. Конечно, если тебе это безразлично…
– Как ты можешь говорить такое?! – вспыхнула Констанс.
– Могу, потому что люблю тебя и мне не все равно, что будет с тобой. Дорогая, ну как ты не понимаешь… Своим теперешним поведением ты даешь Кевину Райли и ему подобным возможность победить тебя. Ты этого хочешь?
Констанс ничего не ответила, но позже, поразмыслив, поняла, что сестра права.
Раньше она не догадывалась, насколько сильны могут быть последствия душевной травмы для человека, оказавшегося жертвой преступления. Теперь Констанс убедилась, что перенесенное потрясение убивает уверенность в себе и сильно занижает самооценку.
Когда Констанс вышла из дома, на ней был купленный Хейзл яркий цветастый хлопковый костюм. Родители, увидев ее в обновке, обменялись довольными взглядами.
– Девочки спят, – сказала Хейзл, когда Констанс появилась на пороге ее дома. – Не буди их.
Вскоре приехал Джефф, и Хейзл, поцеловав Констанс на прощание, с чувством прошептала:
– Я старалась для тебя, дорогая. Я тебя люблю.
Констанс подумала, что сестра говорит о костюме.
Не зная, как убить время, Констанс решила посмотреть телевизор. Переключая каналы, она нашла фильм, который заинтересовал ее. Это оказалась любовная история, очень нежная и красивая.
Любовные сцены подействовали на Констанс особенно угнетающе, но выключить телевизор она почему-то не смогла. Неприязнь боролась в ней с желанием досмотреть, когда она видела полный нежности взгляд актера, обращенный на партнершу.
Раздался звонок в дверь. От неожиданности и удивления Констанс даже подпрыгнула. Она пошла открывать, предположив, что пришел кто-нибудь из знакомых Хейзл. И меньше всего Констанс ожидала увидеть на пороге Мэтта. Он вошел, прежде чем Констанс успела захлопнуть дверь.
Хейзл! Только один человек мог сообщить Мэтту, что я здесь. Констанс тут же вспомнила иудин поцелуй, которым наградила ее сестра перед отъездом.
– Насколько я понимаю, вы с Хейзл вместе режиссировали этот спектакль, не так ли? – с вызовом спросила она.
– Да, но только потому, что ты вынудила нас так поступить.
Мэтт рассказал, что вначале Хейзл не хотела помочь ему встретиться с Констанс, но после того как он показал заявление Констанс об уходе, сестра сдалась.
Он ничего не сказал о своих чувствах к Констанс, как и о испытываемых муках совести, и в каком он отчаянии из-за того, что его не оказалось рядом с ней в нужный момент. Мэтт пришел сюда не за отпущением грехов – груз вины навсегда останется с ним. Он не должен поддаваться искушению просить Констанс о прощении. И о любви тоже?
Зачем он пришел сюда? – нервничала Констанс. Он должен был уже понять: я теперь полностью отдаю себе отчет в том, что им руководило лишь физическое влечение.
– Я хотел поговорить с тобой, – взволнованно сказал он и достал из кармана ее заявление об уходе.
Констанс, широко раскрыв глаза, смотрела на Мэтта и ничего не понимала. Что же здесь обсуждать? В заявлении все написано предельно ясно.
– О чем тут говорить? – звенящим от напряжения голосом спросила она. – Я хочу уйти с работы. Я…
– Ты предупреждаешь о своем увольнении за месяц.
– Ну да, – пожала плечами она. – Но, конечно, я могу, если нужно, уйти и прямо сейчас. Кажется, так будет лучше для всех.
– То, что кажется тебе, или мне, или нам обоим, не имеет отношения к делу, – отчеканил Мэтт. – Ты внимательно прочитала контракт, который подписывала при приеме на работу?
– Да, читала, но…
– Если читала, – перебил Мэтт, – то должна знать, что, согласно контракту, желающий уволиться сотрудник обязан предупредить об этом не менее чем за три месяца.
Констанс, почувствовав дурноту, пошатнулась и прислонилась спиной к дверному косяку.
Да-да, конечно… Как я могла об этом забыть?
– Послушай, давай присядем, – довольно резко предложил Мэтт.
Констанс молча села, скорее даже рухнула на маленькую софу, стоявшую в гостиной.
– Ты понимаешь, о чем я говорю, да? Ты обязана предупредить о своем уходе за три месяца, а не за месяц.
На мгновение волнение Констанс уступило место злости.
– Разумеется, я все понимаю. Этот пункт можно обойти? Должен быть какой-то способ…
– Может, и должен, но его нет, – покачал головой Мэтт. – Я говорил об этом с лондонским руководством, и, боюсь, они не намерены в твоем случае делать исключение. Видишь ли, тебя считают ценным сотрудником. Кроме того, ты не сможешь за пару недель передать дела своих клиентов преемнику.