Лампы, которые висели по бокам, тоже были восстановлены. А стены заново оклеены обоями… точно такими, которые когда-то с любовью выбрала для холла Констанс. Оглядевшись, она убедилась, что все выглядит точно так же, как до погрома.
Кроме цветов. Наверное, о них позаботился страховой агент, чтобы придать дому более уютный и привлекательный вид и заинтересовать потенциальных покупателей. Но ведь дом еще не выставлен на продажу!
Констанс медленно прошла в гостиную. Там, как и в холле, до мелочей был восстановлен прежний интерьер и тоже стояли цветы – в большом кувшине на каминной полке. Еще один букет, поменьше, красовался на круглом столике рядом с кушеткой.
Цветы совсем свежие, отметила Констанс, тронув лепестки душистого горошка, собранного в огромный букет. Даже еще влажные.
Затем она пошла на кухню и чуть не споткнулась, когда проходила мимо ведущей наверх лестницы, и постаралась подавить приступ паники.
Моя спальня… Неужели у меня достанет сил войти и туда?
На кухне Констанс задумчиво покрутила провод электрического чайника. Совершенно нового, но точно такого, как у нее был. Выглянув в окно, Констанс увидела, что растения в ее садике по-прежнему тянутся к солнцу, подставляют свои лепестки. Значит, кто-то поливал, заботился о них. Кажется, этому страховому агенту пришлось немало потрудиться. Нужно будет поблагодарить его, подумала Констанс.
Я так боялась ехать сюда, страшилась этого, потому что была уверена: сколько бы этот дом ни убирали, я все равно увижу ту грязь, которой наполнил его Кевин Райли. Он осквернил мое жилище.
Но теперь, стоя на своей кухне, вдыхая запах свежей краски, видя за окном мирный пейзаж, Констанс уже начинала думать, что того ужаса и грязи вообще никогда не было.
Но ей еще предстояло подняться наверх.
Констанс вернулась в холл, наполненный ароматом цветов. Она остановилась и посмотрела на букет, каждым нервом чувствуя за своей спиной лестницу, ведущую наверх. От страха у Констанс сжалось горло, а сердце бешено заколотилось.
Наконец она дрожащей рукой взялась за перила, пальцы скользнули по гладкому, свежеотполированному дереву. Медленно, шаг за шагом, она начала подниматься. Одна из ступеней скрипнула, и Констанс вздрогнула.
На верхней ступеньке она остановилась.
Все двери были открыты, словно кто-то сделал это нарочно, чтобы показать: здесь нигде не таится опасность.
Первая дверь справа вела в ее спальню, но Констанс все же вначале зашла в комнату для гостей и удивленно вскрикнула: и это помещение привели в идеальный порядок.
Как и кухня, ванная тоже была полностью восстановлена, и показалась Констанс точно такой же, какой была раньше. На полке даже стоял ее любимый гель для душа и другие туалетные принадлежности.
Все. Осталась только спальня. Констанс сделала глубокий вдох, закрыла глаза, снова открыла… Ей было страшно. Вдруг снова оживут те воспоминания?
Может, пока достаточно? – спросила она себя. Мэтт ведь ничего не говорил насчет того, что я должна зайти в каждую комнату. Разве уже тем, что я все же приехала сюда, я не доказала его неправоту?
Может, другим и доказала, но не себе самой, с внутренней дрожью призналась Констанс.
Она, спотыкаясь, прошла в спальню и замерла на пороге, пораженная. Ей показалось, что не хватает воздуха.
Если внизу во всех комнатах все было в точности как раньше, то в этой ничего прежнего не осталось.
У стены, где раньше стояла кровать и где Кевин пришпилил ножом ту ужасную фотографию, теперь стояли очаровательные резные шкафчики со стеклянными матовыми дверцами.
Кровать теперь стояла напротив окна, и на покрытом затейливой вышивкой светло-персиковом одеяле играли солнечные блики.
Мебель Констанс – чудесный столик и старинный сундук – по-прежнему находилась в спальне, так же как и другие маленькие сокровища – серебряные щетки для волос и хрустальные вазочки с серебряными ободками.
Вещи сохранились, а сама комната стала совершено иной, удивилась Констанс. Но ведь такой ее мог сделать только человек, который очень близко знал меня, знал по-настоящему и понимал все мои чувства.
Может, Хейзл? Или мама? Сердце Констанс вдруг сжалось от осознания вины. В последнее время я была не самым легким в общении и приятным для родных человеком. Я совершенно не заслуживаю того внимания, той заботы и сочувствия, с которым они восстанавливали мой дом.
Констанс подошла к кровати и потрогала освещенную солнцем вышивку на одеяле. На ощупь одеяло было мягкое и теплое…
Послышался какой-то шорох, и Констанс от ужаса замерла на месте.
По лестнице кто-то поднимался. Вот предательски скрипнула та ступенька. В доме кто-то есть!
Констанс открыла рот, чтобы закричать, но голос не слушался ее.
Увидев на пороге тень, Констанс затряслась от страха.
– Констанс… Констанс! Не бойся! Это я, Мэтт.
Мэтт!
Он обхватил ее своими крепкими руками, его глаза светились любовью. Констанс вдруг потеряла ощущение реальности, она словно покинула собственное тело и наблюдала эту сцену со стороны, с любопытством отмечая, какие чувства теперь испытывает.
– Все хорошо, все хорошо, – хрипло шептал Мэтт, продолжая обнимать ее. – Прости, я не должен был так врываться, но увидел у дома твою машину и… Тебе не нужно было ехать сюда одной.
Последняя фраза прозвучала резко, и Констанс вздрогнула.
– Как… как ты попал сюда?
Ее голос вдруг сел, в горле пересохло, слова не шли с языка.
Я ведь заперла за собой дверь. Или… нет?
– У меня есть ключ, – небрежно сообщил Мэтт. – Я почти каждый день приезжал сюда, чтобы убедиться, что…
Он вдруг запнулся и слегка покраснел. И тут Констанс все поняла.
Вовсе не страховой агент с такой заботливой тщательностью восстанавливал ее дом. Это дело рук Мэтта.
– Это… это сделал ты?
– Самое малое, что я мог для тебя сделать, – не стал отрицать он.
– Но зачем? – недоумевала Констанс. – Зачем?
Мэтт грустно улыбнулся.
– Потому что я люблю тебя, разумеется.
– Любишь?!
По ее глазам Мэтт понял, что Констанс и верит, и не верит ему. Он выпустил ее из объятий и медленно, взвешивая каждое слово, сказал:
– Для меня это не был «просто секс», Констанс.
– Но ты никогда не говорил… Ты ничего…
На ее лице отразилась та же боль, что звучала в ее голосе. Констанс встретилась глазами с Мэттом.
– Как я мог сказать тебе это, если не смог защитить тебя? Я должен был быть рядом с тобой. Когда он вломился в мой дом, я должен был защитить тебя.
Мука в его голосе потрясла Констанс, но все же не так, как слезы, блеснувшие в глазах Мэтта. Она вдруг прониклась острым сочувствием к нему.
– Это не твоя вина.
– Нет, моя. Ведь именно поэтому ты не захотела меня видеть, верно? Что ж, я понимаю твои чувства, понимаю, почему ты решила порвать со мной.
– Нет, не потому, что тебя не оказалось рядом! – воскликнула Констанс, ужаснувшись, что он так думает.
– Не поэтому? Тогда почему?
На какой-то миг Констанс потеряла дар речи. В ее ушах звучали оскорбительные мерзкие слова и фразы, которые убили в ней радость и чувственность.
Как объяснить Мэтту, что я чувствую?
– Я люблю тебя, – сказал он снова, и Констанс поняла, что это правда.
Она не хотела любить его и не хотела, чтобы он любил ее. Констанс боялась любви, запрещала себе любить. Но вдруг она поняла, что именно любовь к Мэтту для нее важнее всего на свете. Гораздо важнее, чем ее страхи, чем какие-то гнусные слова или поступки Кевина Райли.
Констанс погладила плечо Мэтта кончиками пальцев, и эта короткая ласка была полна любви и утешения.
– Это все из-за Кевина Райли, – призналась она. – Из-за того, что он мне сказал. Он говорил так, словно в ту ночь был с нами в комнате, когда ты… когда мы… Он говорил о нас… И я вдруг испугалась, что так же думают все мужчины. Мне показалось, что и ты мыслишь теми же категориями и используешь те же слова, когда говоришь о нашей близости… Что ты точно такого же мнения обо мне. – По лицу Мэтта Констанс поняла, что он хочет что-то сказать, и попросила: – Нет, подожди, позволь мне закончить. Я чувствовала себя униженной, даже… даже грязной, что ли. Я не могла вынести и мысли о том, что ты видишь меня, как Кевин… Как тело… с анатомическими подробностями… Кусок мяса, которым можно попользоваться, а потом с отвращением выбросить. Я сказала себе, что сама виновата, поскольку с самого начала знала: мне нельзя иметь с тобой ничего общего… Нельзя тебя любить.