Было тихо. Большинство дворов были пустые, из окон никто не выглядывал – по крайней мере, ему так казалось. Люди были на работе. Кто угодно мог приехать или прийти на Даллс-авеню, остановиться, войти в дом, выйти из него через десять или двадцать минут и остаться совершенно незамеченным.
Он приблизился к дому номер 48. Одинокий офицер стоял на посту у парадной двери. С противоположного конца улицы навстречу ему ехала машина, рядом с домом она притормозила, и из нее выглянул водитель. Красно-белая лента слегка всколыхнулась, когда машина снова набрала скорость.
Саймон увидел, как «Хонда Цивик» остановилась в нескольких ярдах от него. Внутри сидели мужчина и женщина. Когда он поравнялся с ней, дверь со стороны пассажира открылась.
– Интендант?
Адам Филиппс из бевхэмской газеты. Женщина – должно быть, фотограф.
Саймон подошел. Он не считал, что обязательно нужно быть грубым по отношению к прессе и препятствовать ее работе, если они выполняют свою часть сделки.
– Привет, Адам. Боюсь, тут ничего интересного не происходит. Я просто решил еще раз здесь осмотреться – пока ушли все криминалисты, – но я сомневаюсь, что смогу сообщить вам что-то новое.
– Вы не возражаете, если я зайду с вами?
Серрэйлер кинул на него тяжелый взгляд.
– Я провожу пресс-конференцию в четыре. Я хочу синхронизироваться с местными новостями по телевизору и радио.
– У вас есть что сказать мне сейчас?
– Ничего. Я бы сказал, – уверил его Саймон, оборачиваясь, – если бы мог. Извините. Я ничего от вас не скрываю.
Адам кивнул и залез обратно в машину.
Но про себя старший суперинтендант отметил, что газетчик не уехал.
Он нырнул под ленту. Встал и огляделся. Асфальтовая дорожка. Пара кустов перед низкой кирпичной стеной. Все чисто и аккуратно. Хорошо сохранившиеся деревянные двери и окна. Парадная дверь оставалась открытой, вокруг нее были натянуты еще ленты.
Он вошел в общий холл. Опять же, он содержался в порядке. Чисто. Лестница недавно выкрашена. Тихо. Пугающе тихо.
Второй патрульный стоял у двери квартиры наверху. Скучная работа, подумал Серрэйлер. Он помнил, как сам много лет назад этим занимался. Пытаешься оставаться начеку и хоть чем-то занять свои мысли.
– Сэр.
– Доброе утро. Ничего не слышно?
– Совсем ничего. Вы хотите зайти, сэр? Тут не заперто.
– Спасибо. Да, я зайду.
Ступени лестницы, ведущей на верхний этаж, были слегка прорезинены, так что шум, с которым человек поднимается наверх, немного приглушался. Но не полностью. Все зависело от обуви.
На лестничных площадках неуловимо пахло моющим средством с ароматом хвои.
Мелани Дрю поднималась по этим ступеням. Стояла на этой площадке.
Серрэйлер открыл дверь. Из квартиры доносилась тишина – пустая, мертвая, давящая тишина.
Через несколько секунд он зашел внутрь.
Любой дом, любое помещение, в котором недавно произошло убийство, обладали особой атмосферой. Он убедился в этом за много лет и часто ее ощущал. Иногда это было чувство невероятной скорби и неподвижности, меланхолии. Иногда – страха.
Он вспомнил, как однажды вломился в роскошный пентхаус в Доклендс, сопровождая брата пропавшего человека, и ему практически ударила в лицо волна ужаса, отчетливое предчувствие столкновения с беспредельной жестокостью и чистым злом. Они оба ощутили это и взглянули друг на друга, сомневаясь, стоит ли входить.
Мужчина был связан цепями и закован в кандалы. Его подвесили к стальной потолочной балке за наручники и выпустили ему кишки. Атмосфера этой квартиры навсегда угнездилась где-то глубоко в сознании Саймона.
А теперь, когда он вошел в светлую, недавно обставленную квартиру, где застрелили Мелани Дрю, он почувствовал абсолютную пустоту. Сначала он пошел в гостиную. Потом – в большую спальню. Гостевая спальня была завалена коробками и упаковками, на большинстве была маркировка www.everythingwedding.com с дополнительной информацией: «Кремовая лампа с абажуром» или «Темно-синие полотенца, набор из 2 шт.», или «Трио кастрюль – Синие».
Его шаги эхом отдавались от отполированного деревянного пола.
Криминалисты оставили следы своего присутствия на кухне – очертания фигуры, обведенные мелом, белые круги, бумажки с пометками. Пол был заляпан кровью, стены испачканы и забрызганы, как и ножка стола и край стула. Но он странным образом не чувствовал… ничего. Ничего. Ни борьбы, ни страха, никаких проявлений человеческого. В этой квартире мог бы никто никогда и не жить. Она не давала никаких подсказок – никаких мельчайших намеков на то, кто был здесь и почему.