Солдаты выстрелили в мертвеца, лежавшего ближе всего к надписи; а когда Директорат снова привели в порядок, это слово смыли со стены водой, мылом и тряпками, но оно осталось; оно было сказано; оно обрело значение.
Шевек понял, что идти дальше с его спутником невозможно — тот все больше слабел и начал спотыкаться. Идти было некуда, но надо было уйти подальше от Капитолийской Площади. Остановиться тоже было негде. На бульваре Месээ толпа дважды пыталась оказать полиции сопротивление, но позади полиции шли армейские бронемашины, которые погнали людей вперед, к Старому Городу. Оба раза черные мундиры не стали стрелять, хотя с других улиц доносились выстрелы. Вертолеты с грохотом кружили над улицами, уйти от них было невозможно.
Спутник Шевека шел с трудом, дышал судорожно, со всхлипами, и хватал воздух открытым ртом. Шевек уже несколько кварталов наполовину вел его, наполовину тащил на себе, и теперь они далеко отстали от основной части толпы. Пытаться догнать ее было бесполезно.
— Сюда, садись сюда, — сказал он раненому и помог ему сесть на верхнюю ступеньку входа в какой-то подвальный склад, поперек закрытых ставен которого было крупно написано мелом: БАСТУЕМ. Он спустился к двери подвала и дернул ее; она была заперта. Все двери были заперты. Собственность была частной. Шевек поднял кусок камня, отломавшийся от угла ступеньки и сбил с двери висячий замок — не украдкой, не мстительно, а с уверенностью человека, отпирающего дверь своего дома. Он заглянул в подвал. Там было полно каких-то ящиков и не было людей. Он помог своему спутнику сойти по ступенькам, закрыл за собой дверь и сказ ал:
— Садись сюда. А если хочешь, ложись. Я посмотрю, нет ли воды.
В подвале, по-видимому, был химический склад: В нем был установлен длинный ряд раковин и была система пожарных шлангов. Когда Шевек вернулся к раненому, тот был без сознания. Он воспользовался этим, чтобы обмыть ему руку струйкой воды из шланга и осмотреть рану. Дело обстояло хуже, чем он предполагал. В руку, видимо, попало несколько пуль, оторвав два пальца и изуродовав ладонь и запястье. Из раны, как зубочистки, торчали осколки раздробленной кости. Когда с вертолетов начали стрелять. этот человек стоял рядом с Шевеком и Маэддой; попавшие в него пули отбросили его к Шевеку, и он ухватился за него, чтобы не упасть. Шевек обхватил его за плечи и держал так все время, пока они уходили через Директорат; в этой первой дикой давке двоим было легче устоять на ногах, чем одному.
Он сделал все что смог, чтобы остановить кровотечение, наложив жгут, и чтобы перевязать или хотя бы прикрыть рану, и напоил раненого. Шевек не знал, как его зовут; судя по нарукавной повязке, он был членом СРС; на вид он был ровесником Шевека — лет сорок, может быть, чуть постарше.
На Юго-Западе, на заводах Шевеку приходилось видеть людей, у которых ранения от несчастных случаев были куда тяжелее, чем это, и он знал, что человек может перенести невероятно тяжелые травмы и боль и выжить. Но там раненым оказывали помощь. Там был хирург, чтобы сделать ампутацию, плазма, чтобы компенсировать потерю крови, постель, чтобы уложить пострадавшего.
Он сел на пол рядом с раненым, который теперь был в полусознании от шока, и стал оглядывать стоявшие вокруг штабеля ящиков, длинные темные проходы между ними, беловатый отблеск дневного света из зарешеченных, узких, как щели, окон в стене фасада, белые полосы селитры на потолке, следы сапог рабочих и колес тележек на пыльном цементном полу. Только что сотни тысяч людей пели под открытым небом; прошел час — и вот двое прячутся в подвале.
— Вы достойны презрения, — по-правийски сказал Шевек своему спутнику. — Вы не умеете держать двери открытыми. Вы никогда не будете свободными.
Он на время ослабил жгут, потом встал, прошел по темному подвалу к двери и поднялся на улицу. Бронемашины уже прошли. По улице торопливо, опустив голову, как по вражеской территории, проходили отставшие от демонстрации люди; их было очень мало. Шевек тщетно пытался остановить двоих; третий, наконец, остановился на его оклик.
— Мне нужен доктор, там раненый. Вы можете прислать сюда доктора?
— Лучше заберите его отсюда.
— Помогите мне вынести его.
Прохожий заспешил дальше.
— Они идут сюда, — крикнул он через плечо. — Лучше сматывайтесь!
Больше прохожих не было, и вскоре Шевек увидел в дальнем конце улицы шеренгу черных мундиров. Он вернулся в подвал, закрыл дверь и снова уселся на пыльный пол рядом с раненым. «Черт», — сказал он.
Через некоторой время он достал из кармана рубашки блокнот и начал его штудировать.
В конце дня, осторожно выглянув наружу, Шевек увидел стоящую поперек улицы бронемашину; две другие перегораживали перекресток. Этим и объяснялись крики, которые он недавно слышал: это, должно быть, солдаты отдавали друг другу приказания.
Атро однажды объяснил ему, как это делается: сержанты имеют право отдавать приказания рядовым, лейтенанты — сержантам и рядовым, капитаны… и так далее, и так далее, вплоть до генералов, которые имеют право отдавать приказания всем остальным, а им самим не может отдавать приказания никто, кроме главнокомандующего. Шевек тогда слушал с недоверчивым отвращением.
— И вы называете это организацией? — спросил он Атро. — И даже дисциплиной? Но это же ни то, ни другое. Это необычайно малоэффективный механизм принуждения — нечто вроде паровой машины Седьмого Тысячелетия! Что можно сделать стоящего при помощи такой негибкой и хрупкой структуры?