«Меня однажды в интернате побили, — озвучил он банальные факты, — ни за что. За то, что никак не мог влиться в местное общество. Я был самым тощим и невзрачным в классе, не умел строить отношения с одноклассниками, грубил и огрызался, словом, меня не слишком-то любили. Но не трогали, до поры до времени, просто игнорировали, не желая связываться. Пока к нам в группу не перевелся некий тип, страстно желающий стать лидером и грозой вселенной. Постепенно он достиг цели, но тут на его пути возник я, не желающий плясать под его дудку. Он бил меня смертным боем, стремясь самоутвердиться и доказать правоту. И доказал, когда к нему присоединились остальные. Я тогда неделю валялся в корпусе, приходя в себя и мечтая о том, что однажды я завершу свое земное бытие, и там, за гранью, меня встретит некто большой и добрый, он будет рассказывать мне сказки и угощать печеньем. Не то, чтобы я так уж желал приблизить свои сроки, но в течение жизни подобные мечты одолевали меня все чаще.»
Георгий рассказывал мне истории из жизни, не отводя глаз от стремительно темнеющего окошка. Я понял его мысль и всецело поддерживал ее. Я тоже видел ту сторону реальности, и она мне отчаянно не понравилась.
«Так вот, Гурий, — завершил Волков главную мысль, — страшнее всего понимание того, что тебе слишком много известно и что эту данность ты не можешь изменить. Я иногда завидую тем болванам, что бродят сейчас по городам. Они счастливы тем, что имеют.»
После чего Волков свернулся в немыслимый ком и сладко засопел, не дожидаясь моих ответных реплик.
Глава 41.
Мои расчеты на полную неосведомленность тихой Борщовки в нововведениях были разрушены следующем утром, когда я рискнул выползти с пыльного чердака на разведку.
Первое мероприятие, скрасившее досуг борщовцам, оказалась раздача просроченного продовольствия, проходившая прямо напротив нашего временного пристанища. Возле одинокой будки толпился народ, сохраняя при этом равнодушное безликое молчание. Суровый страж харчей механически заученными движениями рассовывал в руки очередным клиентам разноцветные коробки, не интересуясь пожеланиями и предпочтениями, и тут же выпроваживал прочь. Коробки были разные, наполненные сгнившей колбасой, тортиками, творогом, слипшимися пельменями и прочим ассортиментом, еще остававшимся в свободном доступе. У меня было не истрачено несколько отметок в документе, без проблем позволяющих мне приобщиться к процессу, однако вдохнув удушающую вонь, источаемую продуктовым изобилием, я решил отказаться от задумки. К тому же лезть на глаза стражам порядка никак не входило в мои ближайшие планы. Я незаметно развернулся и скрылся за углом, понимая, что исследование местности можно считать завершенным.
По пути на чердак я мельком рассмотрел разномастные квартирные двери просто из праздного любопытства, уверенный в абсолютном отсутствии интереса жильцов к посторонним гражданам. Вдруг за одной из них отчетливо расслышались приглушенные голоса, выражающие вполне определенные эмоции. За последние месяцы я отвык от подобного рода интонаций и невольно остановился, прислушиваясь. Голоса стали громче, эмоции ярче, через минуту на площадке распахнулась одна из дверей, и на меня настороженно уставилась раскрасневшаяся физиономия.
«Врача не видел?» — неразборчиво пробормотала она и тут же скрылась обратно, плотно захлопнув дверь.
События, украсившие мою жизнь несколько дней назад, заставили меня метнуться наверх и раствориться в тишине парадного, поскольку уж больно затейливо прозвучал вопрос от неизвестной. Уже влезая в приоткрытый люк и обдирая себе бока о выдранные доски, до меня дошел истинный смысл послания. Медицинская помощь отсутствовала на законодательном уровне, но это не означало, что граждане перестали в ней нуждаться. Немного отдышавшись и обдумав услышанное, я спрыгнул обратно и резво потрусил вниз.
На мой вежливый стук дверь приоткрылась снова, и в этот раз осторожная хозяйка все же добавила немного конкретики. Как выяснилось из ее обрывистого шепота, за обращение к традиционной медицине новой властью предписывались жесткие штрафы, и очевидно, не желая им подвергнуться, хозяйка принялась убеждать меня в слуховых галлюцинациях.
«Ты кто такой и чего бродишь неурочно?» — на всякий случай завершила она свое сумбурное повествование.
Я осмелел настолько, что решил признаться испуганной гражданке в принадлежности к проклятому племени и уточнил причину тревоги.