«Смотрите, тут адрес,» — глухо пробормотал он и застыл, осмысливая увиденное.
Глава 43.
То, на что указывал мне Гоша, не могло считаться адресом в привычном понимании. Вместо названия улицы и номера дома перед нами пестрели кружки и линии, наводящие на мысль о скаутских играх.
«С чего ты взял, что это не очередная попытка вызвать сатану?» — с усмешкой поинтересовался я, рассматривая каракули. Волков презрительно скривился, на долю секунды возвращая себе облик прежнего везунчика-дальнобойщика, и со знанием дела поведал мне о способах составления секретных карт.
«Мы в интернате часто рисовали такие штуки,» — с гордостью поведал он, а я от души заржал.
«Гоша, — немного успокоившись, пробормотал я, — я спас тебя от обезличивания и обновления, ты не можешь искренне верить в этот бред. Давай, приятель, придумай детским рисункам другую трактовку!»
Новую версию Волков озвучить не успел, поскольку на лестнице снова послышались шаркающие шаги.
«Однако, скромняга психиатр к тридцати годам обрел чудовищную популярность», — промелькнула завистливая мысль и погнала меня вглубь квартиры. Неизменный Волков шмыгнул следом, замирая возле неглубокой ниши, неизвестно для каких целей выдолбленной в несущей стене. В этот раз гостями безудержного Матвея стали бравые парни в синих одеждах, выдающих в них государственных людей. Они втекли в разоренную комнату и застыли в нерешительности. Их внушительный рост и замотанные платками суровые рожи воскресили в памяти мою недолгую общественную деятельность и вынудили затаить дыхание. Не то, чтобы я был таким трусливым, я без труда справился бы с ними обоими, однако мне отчаянно не хотелось привлекать внимания и поэтому просто с интересом наблюдал за действиями пришельцев. Они для вида покопались в сваленных книжках и так же неторопливо и важно пошлепали обратно, проигнорировав чужое присутствие.
«Я думаю, любовь Борщовской нимфы тут играет второстепенную роль, — пробормотал я, когда визитеры скрылись в парадном, — они все что-то ищут в этих пенатах.»
Теперь пришла очередь Волкову ржать над моими версиями.
«Гурий Трофимович, — назидательно произнес он, гася в себе новую волну смеха, — вы рассказывали мне о своем искрометном детстве, проведенном на крышах гаражей, так неужели вам среди ваших смертельно опасных приключений ни разу не случалось чего-нибудь искать? Вы представляете себе этот процесс? Впрочем, люди перестали напоминать мне людей, к которым я привык, возможно вы правы.»
После чего снова превратился в забитого тревогами парня.
Оставаться в Матвеевой обители становилось опасно, и я предложил пойти куда-нибудь еще, не видя перед собой определенного маршрута. Гошка неторопливо потянулся за мной, не выпуская из рук прихваченную из квартиры книжку с адресом. Я давно махнул рукой на его развлечения, полагая, что подобное время провождение немного разбавит градус беспокойства.
«Смотрите, Гурий, — неожиданно толкнул меня в спину настойчивый исследователь, — эти стрелки указывают на пустырь. Видите, это изображение? Пустырь довольно внушительный и имеет огороженную территорию, на это указывают эти линии. А здесь обозначено некое маленькое строение, оно совсем крохотное, вот этот рисунок говорит о том.»
Я снисходительно посмеивался над весьма серьезными заявлениями упрямого везунчика, ощущая себя опекуном малолетнего дошкольника, вздумавшего поиграть в пиратов. Гошка настойчиво бубнил свои выводы, вещая мне о длинных насыпях и глубоких оврагах, проложенных на пути к секретной конуре. Я же не видел практического смысла в разгадывании этих ребусов, справедливо полагая, что свихнувшийся Матвей никогда не станет заниматься подобной ерундой. Последняя мысль, правда, заставила меня пересмотреть свои суждения, но в целом, я оставался при своих идеях.
Наше пребывание на городских улицах грозило нам вниманием со стороны дюжих охранников закона и порядка, однако за последнюю пару часов бесцельных блужданий никто из них не торопился записывать нас в ряды нарушителей. Возможно, все они были заняты другими задачами. То, что осталось от некогда красивого города, рождало во мне горькие сожаления и отчаяние от невозможности исправить ситуацию. В чем-то я понимал революционно настроенного Зяму, готового голыми руками крушить бандитскую власть. Но ни Зямы, ни собственно, власти обнаружить я не смог, сколько не пытался. Все, что открывалось моему взору, демонстрировало полный беспредел и анархию.