«Что тут произошло? Народное восстание? Массовый бунт? Или банальный акт вандализма? Кто будет нести ответственность за причиненный урон?» — гневно сыпал вопросами полуночный дед, сам, очевидно, не замечающий своего собственного помятого вида и откровенно испорченной одежды. В его руке была зажата кривая железка, наличие которой он тоже не замечал.
Дальнейшие мои расспросы приводили к похожим результатам. Граждане растеряно озирались по сторонам, пугливо рассматривая то, что они с таким воодушевлением натворили светлым днем, и негромко переговаривались между собой, пытаясь обрести некую ясность и понимание.
Волков, наблюдая эти сцены, то и дело толкал меня в бок, привлекая мое внимание, и старался отыскать явлению наиболее разумное объяснение.
«Смотри, Гурий, — бормотал он, — получается, заклятие кончилось? Или те, кто громил город, сейчас крепко спят, набираясь сил, а это совсем другие граждане? Что с ними такое?»
Волков еще некоторое время озвучивал версии и вопросы, после чего решительно направился по улице.
Я не успел уточнить, куда понесло его в столь поздний час, поскольку тот, не обращая внимания на непривычно спокойных и разумно изъясняющихся граждан, несся по одному ему известному маршруту.
Когда Гошка свернул в знакомый переулок, до меня наконец, дошла его итоговая цель, показавшаяся мне откровенно ошибочной. Однако, Волков не желал слушать мои опасения, бодро взлетая на седьмой этаж знакомого мне дома.
Глава 46.
На настойчивый Гошкин звонок дверь распахнула заспанная женщина, растрепанная после сна, но на удивление миролюбивая.
«Вам кого, юноша? — хрипловато проговорила она и, присмотревшись к визитеру, негромко вскрикнула. — что за шутки? Кто вы такой?!»
После чего попыталась захлопнуть дверь. Гошка выставил вперед руку и недоверчиво переспросил:
«Вы совсем не узнаете меня?»
Мне поздновато стали понятны его задумки и психологические эксперименты, и я с ужасом ожидал продолжения полуночной встречи, даже приблизительно не представляя, чем она может закончиться.
«Кто вы такой?!» — волнуясь взвизгнула женщина и неожиданно горько расплакалась, не отводя взгляд от полуночного гостя. Негодяй Гошка коротко поклонился и развернулся, чтобы оставить несчастную наедине со своими воспоминаниями и сомнениями.
На улице я от души врезал экспериментатору, не в силах сдерживать охватившие эмоции.
«Завтра ты извинишься перед ней, — проговорил я, вкладывая в удары всю ненависть к невежеству и ограниченности, — или никогда в жизни больше не покажешься ей на глаза. Неужели ты не понимаешь, чертов проверяльщик, что несмотря на все, как ты считал, равнодушие и бессердечность, ты был для нее ее ребенком, и твоя смерть все же оставила в ее душе след, на какой ты не мог и рассчитывать!»
Гошка встряхнулся и виновато уставился на меня.
«Я идиот, согласен, — пробормотал он едва слышно, — зато теперь я уверен, она стала прежней.»
Утро встретило нас размеренным уличным шумом, привычным и знакомым, однако разбавленным возмущенными нотами. Тротуары и перекрестки были до краев заполнены людьми, но теперь это были обычные граждане, в меру оживленные, и не в меру возмущенные открывающийся их взорам картиной. Из их обрывочных разговоров становилось понятно, что все они самым волшебным образом обрели прежние очертания и теперь готовы долго и со вкусом возмущаться произволом и всеобщей разрухой.
Гошка бродил среди этой толпы и с удовольствием прислушивался к нормальной человеческой речи, всматривался в осмысленные лица и гасил в себе желание поделиться весьма любопытными фактами. Я удерживал его от этого неосмотрительного шага, предлагая истории идти своим чередом.
«Ты даже представить себе не можешь, Георгий, насколько быстро жизнь вернется в прежнее русло, и с какой скоростью начнут открываться разные заведения, в том числе и психиатрические лечебницы. И если ты хоть словом обмолвишься о том, чему стал свидетелем, то для тебя их двери откроются в самую первую очередь.»
Так говорил я, отчаянно желая знать, как долго продлиться это внезапное просветление и не случиться ли в ближайшем будущем нового коллапса.
Мои слова, сказанные Волкову, неожиданным образом стали сбываться. Быт и производство, пробуксовав незначительное время, обрело прежние формы, вот только с моим воскрешением вышла обидная накладка.