Мое первое посещение обновившегося профильного центра вызвало множество проблем, вопросов и разбирательств. Информационные базы восстанавливались, однако эти процессы давали мне слишком малый шанс оправдать свое земное бытие. Меня отфутболивали из организации к организации, пока, наконец, не всунули в руки новый паспорт, обещавший мне восстановление гражданского статуса.
Через месяц я рискнул появиться на пороге своей собственной квартиры. Тетя Надя, прочно обосновавшись в моем жилище, встретила меня крайне настороженно и выразила пожелание подать на меня в суд за самозванство, после чего с треском выставила вон.
Спорить с тетей Надей выходило себе дороже, и я привычно направился к Волкову, к этому времени отыскавшему себе приемлемую квартирку за границами города.
«Тут мне задают меньше вопросов, да и поспокойней,» — говорил он, ловко жонглируя стаканами и тарелками, готовя для меня угощение.
Я отчаянно скучал по Ульяне, по своей поликлинике, по врачебной практике, но все еще не решался воскреснуть для всех сразу. Почти все дни я проводил в тесной Гошкиной квартирке, слушая по вечерам бесконечные рассказы про интернатское детство, нищую юность и веселую молодость моего соседа. Очень редко мы возвращались к теме обновления, но всякий раз наши гипотезы заводили нас слишком далеко, чтобы казаться правдоподобными, и мы переходили к темам попроще.
Так наше мирное сосуществование длилось до одного дня, а точнее, одного вечера, когда в Гошкиной квартире раздался весьма настойчивый звонок. Волков не слишком жаловал гостей, а к поздним гостям имел особое, крайне негативное отношения, однако игнорировать визитеров не стал и решительно распахнул дверь. На пороге мялся мелкий заморенный тип, одетый с пролетарской небрежностью. Сейчас, когда привычная жизнь вернулась в прежнее русло, когда одежда не являлась предметом роскоши, когда продукты поставлялись с завидной регулярностью, странно было видеть такого потерявшего человеческий облик странного гостя. Тот неуверенно протиснулся в прихожую, не дожидаясь приглашения, и очень негромко пробормотал.
«Я приношу извинения за поздний визит, но, наверно, вам будет любопытно узнать некоторые факты.»
Я вообще был очень любознательным человеком, а Гошке лишние знания никогда бы не помешали, поэтому мы любезно согласились выслушать странного типа.
«Меня зовут Антон, — проблеял визитер, воскрешая в памяти встречу прошлого года, — вы наверно, меня уже не помните, но я вас двоих запомнил хорошо. Возможно, во многом благодаря моему другу, он часто вспоминал про вас двоих. Жаль, что вам так и не удалось встретиться»
«Если вы про Матвея, — грубовато вклинился Волков в столь трогательное повествование, — то не жаль ничуть. Так что вы хотели? Снова настучать на лучшего друга? И кстати, где он сейчас? снова готовит новые опыты?»
Антон коротко засмеялся, будто Волков озвучил что-то невероятно веселое, и охотно поведал нам еще одну историю. Как выяснилось из этого повествования, неугомонный Матвей, не желая мириться с потерями, сварганил новую схему, по которой он не мог тянуть обитателей загробного мира в белый свет, но зато легко мог управлять теми, кто однажды подвергся так называемому обновлению.
«Он понял, что те программы, что были установлены в готовые шаблоны, могут видоизменяться, принимая дополнительные задачи. Матвей был гением, это несомненно. — проникновенно изрек Антон и надолго замолчал, — он придумал, как управлять этим стадом, по типу компьютерной игры. Он заставлял исполнять задания и приказы, не вставая с места, просто перемещая задачи. Он знал о каждом, кто однажды подвергся обновлению, он управлял их действиями и желаниями, и даже знал о всех ваших перемещениях, Гурий.»
Поймав мой удивленный взгляд, Антон заметно поник, и вполголоса уточнил:
«Он боялся вас, Грошик. Вы были единственным, кто мог бы сломать его игру, и он, как мог, ограждал себя от вашего интереса. Возможного интереса, потому что вы, на самом деле, никогда не были заинтересованы в его задумках. Помните ту девочку, Эвелину? Матвей был уверен, что этой куклой легче всего манипулировать, давая ей самые несложные задания. Но вашего вмешательства даже не потребовалось. Он создал этот мир! И мог бы сделать больше, однако его подвело стремление к совершенству. Он стал усложнять программы, вносить в них корректировки и в итоге, дело всей его жизни рухнуло. Слишком слаба оказалась материальная база.»
Я с недоумением слушал откровенно искренние восторги и гасил в себе желание врезать экспериментатору. Если то, что он творил, называется совершенством, то что в его понимании называется хаосом и абсурдом? Я не стал вести долгую дискуссию, поняв основное — Матвей облажался, но его разрушенное детище возвратило исходные программы на прежнее место. И это было хорошо.