— Ги… гиббон? — выдавил из себя Ван.
— Именно гиббон. Он нашел этот самый перстень и доставил его в здание судебной управы. Но это вас уже не касается. Вам должно быть более интересно, что я сейчас же отправлю гонца моему коллеге в Цзянбэй с требованием арестовать главаря банды Ляо и доставить его сюда. Тогда я устрою вам очную ставку, и с вашим делом все будет покончено, господин Ван.
Судья Ди замолчал. В комнате воцарилась мертвая тишина.
Лицо Вана стало пепельно-серым, с дрожащими губами смотрел он на золотой перстень со сверкающим изумрудом. Несколько раз сглотнув слюну, он заговорил еле слышным голосом:
— Значит, вы все знаете. — Он бессильно повесил голову, но через некоторое время поднял глаза и громко произнес: — Да, я признаюсь в том, что убил Дуань Моуцая, ваша честь. И все произошло именно так, как вы сказали. Искушение оказалось для меня слишком сильным. Я попал в тяжелую финансовую ситуацию, мои кредиторы хотели принудить меня объявить о банкротстве. Если бы мне удалось это дело с контрабандой, на какое-то время можно было бы все оттянуть. Но когда и оно провалилось, мне пришлось использовать золото, которое оставил мне на хранение Дуань. Я был твердо уверен, что Дуань никому не скажет, что вечером он должен ко мне прийти, чтобы я ампутировал ему кончик мизинца. Он настаивал, чтобы даже мои домашние не знали о его визите, и я должен был впустить его через заднюю дверь. — Ван провел ладонью по лицу и бесстрастным тоном закончил: — Я готов сделать полное признание, ваша честь.
— Я вас еще об этом не просил, господин Ван, — спокойно произнес судья. — Собственно говоря, есть лишь несколько моментов, которые мне хотелось бы прояснить. Во-первых, почему господину Дуаню всегда и всюду нужно было иметь в своем распоряжении крупную сумму?
— Сейчас объясню, ваша честь. Потому что Дуань не оставлял надежды, что эта женщина согласится выйти за него замуж. Он мне сам говорил, что после того как расплатится с ее братом, сразу купит небольшое имение, чтобы там начать новую жизнь.
— Понятно. Во-вторых, почему вы честно не признались Дуаню, что растратили его золото, поскольку оказались в нужде? И что впоследствии вы ему все вернете, с выплатой соответствующих процентов? Ведь существует же неписаный закон, что люди одной профессии всегда должны друг другу помогать. А кроме того, Дуань был очень богатым человеком и не стал бы сокрушаться по поводу этих слитков золота.
Ван пришел в явное смятение. Губы его зашевелились, но он не мог выдавить ни слова.
Не дожидаясь от него ответа, судья продолжал:
— В-третьих, вы человек относительно слабого сложения и к тому же не первой молодости. Как вам удалось донести труп до хижины? Конечно, дорога идет вниз, но это, несомненно, было выше ваших сил.
Ван взял себя в руки и, покачивая головой, сказал:
— По правде сказать, я и сам не вполне понимаю, как мне это удалось, ваша честь. После того как я убил Дуаня, до меня внезапно дошел весь ужас происшедшего. Я понял, что убил друга и коллегу, который мне во всем полностью доверял. Терзаемый страхом и сомнениями, я думал только о том, как бы получше спрятать труп. Это придало мне сил, и я смог вынести тело через заднюю дверь и спуститься с ним до хижины. Когда я наконец добрался до дома, я был едва живой. Я… — Он достал из рукава платок и вытер лицо. Потом он посмотрел на судью и твердо произнес: — Я отдаю себе отчет в том, что из-за денег убил добропорядочного человека, ваша честь, и что за это должен заплатить жизнью.
Судья Ди выпрямился в кресле. Он опустил локти на стол и пристально посмотрел на Вана. Когда же он снова заговорил, голос его прозвучал мягко:
— Очевидно, вы не приняли в расчет, господин Ван, что если вы официально признаетесь в этом убийстве, все ваше имущество будет конфисковано. И что в любом случае ваш сын ничего не сможет наследовать, поскольку будет признан невменяемым.
— Что вы говорите? — вскричал Ван. Он в гневе ударил кулаком по столу. — Это неправда! Ложь! Мой сын не сумасшедший! Он только немного отстает в развитии. Но ему же еще и двадцати не исполнилось! Когда он станет старше, все наладится! Да он и сейчас вполне нормален, если только его не волновать и иметь хоть немного терпения.