5.
1 октября 1941 г.
Милая, дорогая Валюша!
Пишу тебе из Москвы, где я пробуду два-три дня и поеду к себе в Валдай обратно. Я приехал за аппаратом. Как жаль, что не в Ленинград. В Москве у меня никого нет. Жизнь в Москве такая же, как и была, по коммерческим ценам можно купить съестное. Работают театры и даже такси. Сейчас утро, и я еще не видел, как следует, Москву, но сегодня немного ее посмотрю.
Я получил от тебя открытку от 24 сент<бря>. Ты жива и здорова. Это все. Милая Валюшенька, с Тафило посылаю вам посылку с съестным. Разрешается 1 посылка за все время с личными вещами. Потом, может быть, пришлем еще одну.
Валюшенька, пусть Коля не забывает вас. Милая Валюша, пиши мне. Будь добра. Буду тебя всегда искать. Привет всем. Крепко и нежно тебя целую. Твой Сергей. Дорогая Валюшенька, не забывай писать.
Отец придумал передвижную рентгеновскую установку, смонтированную на автомашине, посему был вызван в Москву (получил «аппарат»). Такие рентгеновские установки появились в госпиталях всех фронтов и спасли жизнь многим тысячам раненых. И по сей день рентгеновские лучи лучше всего на СВЕТЕ определяют пулевые и осколочные ранения. Отец уже знает силу и мощь врага, но об этом ни словечка. Тафило – его сослуживец. Коля – мой дядя, военный ветеринар, служил тогда далеко от фронта. Удивительная фраза: в Москве у меня никого нет. Дядя Боря был мобилизован и отправлен за Урал строить авиационный завод, в Москве оставались его жена и дочь Татьяна Борисовна Гречишкина (1938 г. рожд., ныне – инженер).
Все, господа-товарищи-братва! Притомился я. Девять часов просидел за машиной бесовской. Продолжение следует. Дедушка Кот читателя не «кинет».
26 апреля 2005 г.
Петергоф. 7 час. 49 минут.
Солнечное морозное (!!!) утро.
Сергей Васильевич Гречишкин, или Письма с войны, письма из войны, Великой Победе в Великой войне Часть II.
За мной, читатель! Вечер Великого дня Великой Победы; я сел за машину бесовскую. Прочитав первую часть этой публикации, замечательный историк, архивист Д.И.Раскин сказал замечательную фразу: «Таких писем очень много и очень мало». Я истолковал бы ее так. Писем с войны много, но огромное их количество истреблено после смерти корреспондентов, при переездах с квартиры на квартиру, из города в город. Уничтожено, разумеется, не умышленно, а в силу стандартного людского небрежения. Таких писем мало в государственном хранении. Недавно я получил любезное предложение от Рукописного отдела Института русской литературы РАН (Пушкинский Дом) передать свой архив на вечное хранение. Я еще не умер, посему с этим повременю, но рано или поздно ЭТИ письма попадут туда.
Прошу простить за назойливость: я еще раз повторю общую характеристику писем моего отца с войны:
«…они монотонны, как кружение чичиковской брички по губернской распутице. В них нет описаний сражений, воинских подвигов, лишений, любви к Сталину и партии, клокочущей ненависти к врагу, призывов к мести и т.д. Любящий военный врач пишет любимой жене в блокадный Ленинград. Какова же тематика-проблематика писем? Люблю, люблю, люблю, береги себя, держись, выслал деньги, устал, много раненых, долг, стоицизм и т.д. Никакого пафоса, никакой героики, нервозности, истерии. Все четко, ясно, просветленно (читатель, ей-Богу, похоже на самурайские письма). Все согрето высокой любовью и высокой надеждой на грядущую встречу».
Поехали… Помнит ли кто-нибудь что это гагаринское словечко сделало его протагонистом еврейской эмиграции (была такая шутка). Летопись семьи – одна буквица в летописи Родины…
6.
17 сентября <1941 г.>.
Мой дорогой и нежный друг Валюша!
Благодарю тебя за открытку от 9 сентября. Я рад, что ты здорова, бодра. Милая Валюшенька, я очень беспокоюсь о тебе. Так хотелось бы быть с тобой, вместе переживать это трагическое время и ждать, когда наконец наступят лучшие дни, когда мы соберемся все вместе и будем жить одной счастливой семьей.
Милая Валюшенька, пиши мне чаще. Я больше ни с кем не переписываюсь и ни от кого не получаю писем. Ты одна – и всегда со мной. Пиши мне подробнее. Я уже давно не знаю почти ничего о Ленинграде. Жена Тафило несколько расстроила нас. Мы пока работаем там же и без особых переживаний. Я писал тебе, что послал второй перевод и послезавтра пошлю третий. Очень прошу тебя: сходи в фотографию и пришли мне свою фотокарточку. Об этом я теперь только мечтаю. Все мои искания Вадика безуспешны. Очевидно, увидим мы его после войны. Получила ли ты мое удостоверение и не хочешь ли ты эвакуироваться.