Юджин Линден
Обезьяны, человек и язык
Предисловие редактора перевода
Книга молодого американского журналиста Юджина Линдена – произведение в высшей степени неординарное. Ядро фабулы – история жизненного пути обезьяны, которая волею своих воспитателей была введена в священный храм человеческого языка и бесцеремонно расположилась в нем, игнорируя всеобщее возмущение столь неслыханной дерзостью. После первых опытов по обучению шимпанзе Уошо языку знаков стремление воспитывать «говорящих» обезьян превратилось и среде психологов в своеобразную научную моду. В результате Дэвид Примак беседует с шимпанзе Сарой при помощи специальных пластиковых жетонов; Дьюэйн Румбо конструирует для разговоров со своей воспитанницей Ланой специальный компьютер; Франсина Паттерсон общается с гориллой Коко на языке глухонемых, но та понимает и устную речь. Вот далеко не полный перечень интригующих сюжетов для тех писателей и журналистов, кто настроен на эксплуатацию чисто внешней стороны научных открытий и легко переводит эти открытия в категорию шумных околонаучных сенсаций.
Юджин Линден, как мне кажется, счастливо избежал самой возможности упрека в поверхностной развлекательности. Он избрал совершенно иной путь, попытавшись всесторонне проанализировать значение «феномена Уошо» в рамках всей системы философских и научных представлений человека о себе самом и о своем месте в мироздании. Поместив в центр своей перспективы жестикулирующую обезьяну, Линден с каждым шагом уходит от нее все дальше, рисуя нашему взгляду поистине безграничную панораму многовековых усилий человечества в сфере самопознания. В этом «вавилонском столпотворении» идей, мнений, концепций, теорий и целых мировоззренческих систем очевидное вчера оказывается неприемлемым сегодня; давно забытое старое неожиданно возрождается в новом откровении; мыслители, отталкивающиеся от принципиально различных предпосылок, с течением времени оказываются в едином дружественном лагере, тогда как вчерашние соратники нередко приходят в своих построениях к прямо противоположным выводам.
Здесь читатель вправе задать вопрос: «А нужно ли в данном случае все это? Есть ли необходимость при изложении результатов, казалось бы, частного научного исследования о поведении шимпанзе поминать всуе Аристотеля и Ветхий завет, Платона и Дарвина, Декарта и Галилея, Ньютона и Эйнштейна? Не слишком ли ничтожен повод, чтобы беспокоить тени великих мыслителей прошлого?» Все эти сомнения быстро рассеиваются, когда мы проникаемся главной идеей автора: язык человека – вот та демаркационная линия, которая, согласно воззрениям нашей цивилизации, отделяет людей от животных. А если это так, то обезьяна, способная освоить человеческий язык, – нонсенс, бросающий вызов тому, что Ю. Линден называет «платоновской парадигмой западной цивилизации». И здесь, как считает автор, мы уже не в состоянии обойтись одними лишь эмпирическими доводами, к которым прибегают в своих сегодняшних спорах о феномене Уошо лингвисты и психологи, этологи и бихевиористы. В этом случае, полагает он, необходима общая перспектива формирования наших взглядов на сущность человека и даже, возможно, – пересмотр самой основы этих взглядов.
Именно в этом пункте позиция Ю. Линдена, пусть даже импонирующая своей эмоциональной убежденностью, представляется мне наиболее спорной. Для обоснования своей точки зрения автор привлекает продуктивную концепцию известного американского ученого Томаса Куна о революционных сменах парадигм в эволюции каждой науки. Парадигма – это господствующая на определенном этапе развития науки система основополагающих взглядов и общих стилей мышления. Работающему в рамках парадигмы рядовому исследователю трудно выйти за ее границы, он, так сказать, находится в шорах привычных представлений и к ним приспосабливает результаты своей деятельности. Взяв идеи Куна, весьма полезные для понимания развития науки, Ю. Линден автоматически и без необходимых оговорок переносит их в область эволюции человеческой культуры в целом. Он полагает, что в представлениях о себе самих и своей исключительности на Земле люди до сих пор находятся в плену некой парадигмы, берущей начало от Аристотеля и Платона, хотя ее предпосылки можно найти в еще более ранней истории западной цивилизации. По мнению Линдена, один из основных пороков этой парадигмы состоит в чрезмерном преувеличении значения языка как главного признака, отличающего человека от животных. При попытках доказать обратное автор не вполне последователен, поскольку он не проводит четкой грани между «потенциально возможным» и «реально существующим». После опытов с Уошо и другими шимпанзе трудно отрицать, что эти наиболее близкие к человеку приматы обладают высокоразвитой психикой и несомненными зачатками языкового поведения. Но от появления возможности до ее реализации еще очень далеко. Недаром потребовалось несколько миллионов лет, чтобы австралопитек, который по способности к изготовлению орудий был на две головы выше шимпанзе, превратился в современного человека с его уникальным, качественно новым инструментом познания и общения, каковым является «язык» в строгом смысле этого слова.
В сокровищнице философских и научных представлений человечества поистине колоссальное место уделено роли языка в становлении человека – единственного создателя материальной и духовной культуры на Земле. Вот что говорил по этому поводу в 1784 году известный немецкий философ и просветитель Иоганн Готфрид Гердер: «Лишь язык превратил человека в человека, чудовищный поток аффектов язык сдержал дамбами и поставил им разумные памятники в словах…; лишь благодаря языку стала возможна история человечества с передаваемыми по наследству представлениями сердца и души. И теперь встают перед моим взором герои Гомера, я слышу жалобы Оссиана, хотя тень певца и тени героев давно уже исчезли с лица земли… Все, что думали мудрецы давних времен, что когда-либо измыслил дух человеческий, доносит до меня язык. Благодаря языку мыслящая душа моя связана с душою первого, а может быть, и последнего человека на земле; короче говоря, язык – это печать нашего разума, благодаря которой разум обретает видимый облик и передается из поколения в поколение»[1].
Ю. Линден приводит обширную и многоплановую аргументацию той мысли, что успехи Уошо и других шимпанзе в освоении языка знаков якобы должны заставить нас отказаться от этого веками складывающегося представления о качественном различии между языком человека и тем, что с недавнего времени принято называть «языками животных». Он идет еще дальше, утверждая, что наше представление о природе и языке человека – это оправдание производимого нами расхищения богатств планеты. Здесь ход мысли автора таков: язык в рамках господствующей сегодня парадигмы – это ключевой признак человека как уникального явления в истории нашей планеты; язык не только отделяет человека от всех прочих животных, но и формирует у него самоощущение своевластного хозяина Земли; не в силах противиться этому искушению и не обладая этическими и моральными противоядиями, человек рассматривает планету чисто утилитарно, как «кладовую ресурсов», созданных исключительно для того, чтобы удовлетворять быстро и непомерно растущие аппетиты человечества. В результате современная цивилизация полностью порывает преемственные связи с матерью-природой и влечет к гибели всех прочих обитателей Земли, в том числе и наших ближайших родичей – человекообразных обезьян. По логике автора, основным лекарством против высокомерного, чисто потребительского отношения человека к природе должен явиться отказ от наших представлений об уникальности человеческого языка.
Уязвимость этой позиции проистекает, на мой взгляд, прежде всего из неоправданного смешения научного, этического и историко-экономического взглядов на сущность эволюции человечества и его взаимоотношений с природой. Уникальность человеческого языка как основного инструмента мышления и познания – научный факт, недооценивать который у нас нет никаких оснований. Бережное отношение к природе, разумно согласованное с реальными экономическими потребностями развивающегося общества, должно основываться не на отказе от представлений о языке как об исключительной способности человека, а на максимальном использовании этого самого языка в целях воспитания у людей уважения и любви к окружающему их миру. Линден прав в одном отношении: система взглядов, называемых им «новой дарвиновской парадигмой», возвращает современному человеку, почти полностью утратившему естественные связи с природой, необходимое (в воспитательном смысле) ощущение глубокого родства с ней и преемственности всех этапов органической жизни. Но, как мне кажется, чтобы прогрессировать в этом направлении, дарвиновский взгляд на мир отнюдь не требует отказа от представлений о качественном различии между человеком и его ближайшими родичами в мире животных. Преемственность, основанная на общности эволюционного происхождения, совершенно не отрицает качественных скачков в процессе видообразования. Рассматривая антропогенез и эволюцию языка как последовательное накопление чисто количественных изменений, Линден противоречит одному из важнейших принципов материалистической диалектики, в соответствии с которым всякое развитие требует перехода количественных изменений в качественные.