Выбрать главу

Задачи по использованию различных инструментов, пишут Хейз и Ниссан, позволяют увидеть у шимпанзе процесс накопления опыта в развитии способности к рассуждениям, а также умение понимать ситуацию в целом (инсайт, или прозрение) и способность освободиться от стереотипа. Подводя итог описанию таких способностей, они цитируют пионеров зоопсихологии Майера и Шнейрла: «Накапливаемый опыт перестает пополнять набор возможных реакций, но вместо этого пополняет набор данных, на базе которого могут формироваться качественно новые реакции. Такая способность возникает у животных после определенного курса обучения и делает возможным почти неограниченное усложнение реакции на внешние стимулы».

Теперь должно быть ясно, что отношение животного к предшествующему опыту зависит от свойства перемещаемости, поскольку целенаправленно изменить свое поведение животное может лишь в том случае, если оно способно отстраниться от реакции, провоцируемой сиюминутным стимулом. Кроме того, когда животное привлекает предшествующий опыт для пополнения запаса данных, на базе которых складываются новые структуры поведения, оно обнаруживает свойство реконституции. Цитата из Шнейрла и Майера призвана подчеркнуть, что, по мнению этих авторов, животное расчленяет свой предшествующий опыт на единицы типа отдельных фактов, в результате чего предшествующий опыт как бы перестает быть самим собой и обретает форму, пригодную для дальнейшего использования.

Вики действительно испытывала определенные трудности в различении чисел после некоторого порогового значения (пять, шесть и далее) и в конце концов отказалась работать с задачами, включавшими последовательные дергания за несколько веревочек. Поскольку она сталкивалась также с огромными трудностями при изучении языка, Хейз и Ниссэн не устояли против искушения заключить, что понимание и чисел, и последовательностей оказалось для Вики одинаково трудным в силу того, что обе эти процедуры связаны со способностью (или базируются на способности), необходимой и для овладения языком. Пример Уошо должен опровергнуть эту точку зрения. Однако в свете достигнутых Уошо результатов, а также вышеизложенного критического обсуждения способностей, общих для использования орудий и для овладения языком, можно было бы задним числом ожидать, что Хейз и Ниссэн удивятся, почему такое животное, как Вики, столь хорошо управляющее движениями своих рук, оказалось неспособным обучиться даже зачаткам языка.

Вероятно, это удивление скорее всего могло бы быть оправданным, если бы два упомянутых психолога не отделяли бы столь явно овладение речью от тех задач, которые они ставили перед Вики. Если бы Хейз и Ниссэн вели свои исследования в рамках культуры глухонемых, пользующихся амсленом, то они, естественно, попытались бы обучить Вики языку жестов и в результате обнаружили бы отсутствие разрыва между языковыми способностями и способностью решать абстрактные проблемы. В этом случае никто бы и не заподозрил существования такого разрыва. Взаимосвязь между манипулированием пальцами при использовании и орудий труда, и языка жестов поистине бросается в глаза, тогда как овладение устной речью может представляться непосвященному способностью, совершенно независящей от высших мозговых функций.

Предприняв попытку обучить обезьян языку жестов, Гарднеры развивали присущую шимпанзе особенность, которая была обнаружена и исследовалась с другими целями уже несколько десятков лет. Если действительно существует взаимосвязь между языком и планирующим мышлением, как это утверждают Беллуджи, Броновский, Браун и другие авторитеты, то тогда нелогично восхищаться способностью человекообразных обезьян решать сложные задачи и обнаруживать зачатки концептуального мышления и в то же время обрекать их на неспособность к лингвистическим проявлениям тех же самых качеств. Это в особенности справедливо в отношении языка жестов, который связан со способностью иерархически организовывать движения рук, что, как теперь хорошо известно, шимпанзе прекрасно умеют делать, выполняя нелингвистические задачи.

Краткий эволюционный взгляд на язык жестов

Именно взаимосвязь между движениями, используемыми в языке жестов, с одной стороны, и при изготовлении и использовании орудий – с другой, привела Гордона Хьюза и других специалистов к убеждению, что язык жестов предшествовал развитию устной речи. Как подчеркивает Хьюз, «визуальные, кинестетические и познавательные возможности, используемые при изготовлении и употреблении орудий, являются практически теми же самыми, которых требует язык жестов. С другой стороны, овладение речью, использующей голосовой и слуховой каналы, предполагает преодоление определенного неврологического барьера… (а именно – организации связей между визуальными стимулами и звуками)». Иными словами, после того как человек был вынужден научиться целенаправленно манипулировать руками, чтобы изготавливать орудия труда, в связи с чем и возникло давление отбора в пользу целенаправленных коммуникаций, естественно было ожидать, что человек использует для этого ту же самую свою способность программировать последовательности двигательных актов.

Хотя язык жестов был хорошо приспособлен для молчаливого общения на больших расстояниях во время охоты, он имел и свои ограничения. Ограничено было общение в темноте. Язык полностью занимал руки, так что «говорящий» не мог одновременно делать ничего другого. Как подчеркивает Хьюз, в большинстве жестовых языков словарь насчитывает от 1500 до 2000 знаков – много меньше, чем их содержится в словаре устного языка. Усвоить даже такое число знаков – задача, чудовищно трудная до тех пор, пока язык не «альфабетизирован», то есть слова не составлены из ограниченного числа исходных единиц, или черем. Под жестким давлением отбора, определяемого развитием культуры, постепенно становившейся все более всеобъемлющей и разнообразной, человеческий язык вполне мог перейти от визуально-жестикуляторной системы к вокально-слуховой.

Хотя развитие коммуникации шло, вероятно, в направлении от языка жестов к устной речи, Хьюз утверждает, что некоторые аспекты визуально-жестикуляторного канала связи продолжают использоваться и сейчас. К началу палеолита человек уже исчерпал первые преимущества языка жестов и довел его развитие до естественного предела; тем не менее, по мере того как расцветала устная речь, некоторые эстетические и технологические преимущества старого визуально-жестикуляторного канала продолжали сохраняться. Хьюз называет искусство верхнего палеолита «застывшими жестами» и указывает на то, что древнеегипетские и китайские иероглифы связаны с многочисленными жестикуляторными представлениями. Итак, прежде чем устная речь была закодирована в форме надписей, человек преодолевал эфемерность языка, закрепляя его в жестах.

По мере того как речь все более отдалялась от своих технологических и жестикуляторных корней, визуально-жестикуляторный и вокально-слуховой каналы связи, утверждает Хьюз, поделили между собой различные функции. «Старый визуально-жестикуляторный канал стал предпочтительным способом коммуникации в таких передовых областях, как высшая математика, физика, химия, биология, а также в других науках и технологических отраслях. Он используется в общеизвестной форме алгебраических символов, структурных формул молекул, потоковых диаграмм, карт, символической логики, электрических схем и всевозможными другими способами для представления сложных структур, описания которых выходят далеко за рамки возможностей линейно-упорядоченной последовательности звуков речи. Вокально-слуховой канал продолжает удовлетворять потребность в непосредственном индивидуальном, личном общении, а также используется в пении, поэзии, драме, религиозных ритуалах и бурных политических дискуссиях». Короче говоря, комбинированная визуально-слуховая коммуникация оказывается предпочтительной всюду, где язык и технология сливаются в некое неразрывное целое.