— Кстати, хороший вопрос, — сказала я. — Должны ли мы прекращать свои невинные забавы, если кто-то от них непристойно кайфует. Может ли это стать чем-то вроде морального долга?
— То есть хороший человек может смотреть, а нехороший — нет?
— Не знаю. Ну, я попытаюсь представить… Например, я наслаждаюсь едой. И вдруг замечаю, что за этим с похабной ухмылкой наблюдает какой-то тип, о котором мне известно, что он исключительный мерзавец. Тогда бы я, наверное, перестала есть. Но в то же время, если бы я, например, играла на скрипке — если бы умела — тогда я, пожалуй, не прекратила бы играть, если бы меня заслушался извращенец. Хотя не знаю. Но если продолжить рассуждения, то, честно говоря, меня очень нервировало, уже с детства, когда какому-либо отвратному типу нравилась та же музыка или та же книга, что и мне. Тебя подобное не злит?
Дарио не спускал сосредоточенного взгляда с берега пруда.
— Не знаю. Зависит от многого, — ответил он, мне показалось, что он не очень-то прислушивался к моему продолжительному монологу. Выудил из рюкзака фотоаппарат и мотнул головой в сторону уток: «Погляди на них».
Официантка в белой блузке принесла счет. Дарио не поинтересовался, я поинтересовалась и оплатила. Нетерпеливо наблюдая, как Дарио глазел на уток, подобрала с его тарелки две оставшиеся оливки.
— Послушай.
— Да?
— Ты всего лишь стеснялся строителей или немного гордился собой?
— Что? Не знаю. Я просто соблюдал вежливость.
— Ах вот как.
Дарио принялся щелкать фотоаппаратом. На свет появились десятки утиных снимков. Но здесь водились и другие птицы. Недалеко от кафе был установлен стенд с фотографиями и названиями всех пернатых обитателей этого парка. Дарио подошел к стенду и тоже его сфотографировал.
Помешивая в кофейной чашке, я молча наблюдала за людьми. Вежливость всегда являлась весомым аргументом, мы сражались за то, на чьей стороне она окажется. Дарио, тихо радуясь, фотографировал птиц, не удосуживаясь поиском темы для разговора.
Вечером Дарио уехал домой. Я осталась обозревать окрестности. По правде говоря, я сама не знала, что имею в виду под этим обозрением. Или что надеюсь обнаружить. Я проводила Дарио до экспресса, следующего в аэропорт, и, купив однодневный билет, стала кататься по городу. К вечеру на меня напала меланхолия, и я уже в «дцатый» раз поняла, что путешествовать в одиночку нет смысла. Решив подкрепиться в китайской кухне, заказала кучу наименований, играя при этом мыслью: а что было бы, если бы я принялась целенаправленно извращенным взглядом пялиться на блюда других клиентов и процесс их поглощения? Сделал бы мне официант замечание и через какое время? Входит ли такое действо как «сверление глазами» в категорию нарушения покоя других клиентов? Взгляд же ни к чему не прикасается, даже не создает физических колебаний воздуха. Я не стала никого пристально разглядывать, заплатила и доковыляла до отеля. Слушала доносящиеся из окна птичьи голоса, листала купленные в путешествии книги и до часу ночи размышляла о том, следует ли мне поддаться искушению и снова выйти из номера. С улицы то и дело доносились дробная поступь и взрывы смеха.
На следующее утро пошел дождь. После завтрака я вернулась в свой номер и, поглядывая на строителей за окном, стала заваривать чай. Поставив чашку на уродливый зеленый столик подле кровати, легла и снова принялась листать купленные книги. Зачиталась одной из них и внезапно, словно меня потревожили, поднялась с постели и подошла к окну. Строители глазели на меня. Да, глазели. В особенности один. И это не был обычный перекур. Хотя, когда я посмотрела на них, он отвел глаза в сторону и сделал вид, будто разговаривает с другими. А второй, с густыми бровями, продолжал пялиться. Чего ты вылупился? А?
Мне не хотелось демонстрировать им, как я тут еще полдня валяюсь и читаю. Может, просто листаю, прочитываю пару десятков страниц отсюда, десяток оттуда, потом немного из третьей книги, а затем, возможно, еще пару десятков из первой. Или четвертой-пятой. Если строитель увидит, как я читаю, он же примется делать для себя какие-то выводы. Да-а, он еще решит, будто понимает, что я за человек, каким образом я размышляю. И какие у меня могут быть склонности. Разумеется, я понимала, что думать так абсурдно. Но я больше не желала, чтобы они обо мне хоть что-нибудь узнали. Я задернула безобразные шторы. Всё. Теперь вы больше не знаете, читаю я здесь или нет. И здесь ли я вообще.