Ардо был во Франции, а то вполне мог бы съездить на пикник.
Маркус — в Южной Эстонии, но где-то через месяц не прочь организовать знатные посиделки. Я даже не понимала, расстраиваюсь ли я или чувствую облегчение, когда после очередной бесполезной беседы (не могла же я считать полезными общие воспоминания нескольких старых друзей!) нажала на красную кнопку.
Телефон тотчас зазвонил. Катарина.
Катарина была в курсе моих отчаянных попыток. Я рассказала ей, как обстоят дела на текущий момент и о том, что до сих пор не удалось никого — никого! — ангажировать. Я говорила эмоционально и драматично.
— Время еще есть, — сказала Катарина.
— Немного. Я так и не дождусь, когда устроят публичные дома для женщин. Где будут работать красивые, здоровые, проверенные мужчины с семейной анамнезией, которые одновременно могли бы служить для женщин живыми спермодонорами. Давно пора.
— Похоже, что да. Но сейчас их, увы, нет.
— Это должно происходить легально. Доноры спермы, к которым можно реально прикоснуться.
— Ой-ой, я уже представляю, какой шум поднимется. Эмоции отцов…
— Они бы и сами великодушно дали на это согласие.
— Но тогда дети рождались бы от торговли людьми!
— Хм, какой торговли… Во всяком случае хоть от благородной торговли. К слову сказать, торговые отношения не самые плохие отношения. В них есть элемент благоразумия, целесообразности. Нечто защищающе-рациональное. Они даже наполовину не так безумны, как эта… слепая безнадежность, — трагично произнесла я.
Катарина помолчала минуту, потом спросила:
— Может, мне приехать в город? Я тут на даче, но как раз подумала, а не сходить ли куда-нибудь вечером. Если хочешь, я стану твоим wingman’oм. Вернее, wingwoman. Кстати, у меня это неплохо получается.
— Ой, очень мило. Даже не знаю — тебе, правда, не лень?
— Ну да. Очень мило с твоей стороны, конечно. Но знаешь… — Я почувствовала, что возвращается мой бойцовский дух (борьба с кем? Но ведь так говорили!) — Я, пожалуй, предприму еще одну внезапную атаку на пляж.
— Просто на пляж, искать кого угодно?
— Ну да, так мне в голову взбрело. Почему бы и нет? Некоторых поступков мы никогда не совершаем, хотя они могут быть и целесообразными, и человечными. Что странного в том, если ты просто пойдешь и вежливо поинтересуешься, согласен ли кто-то выручить тебя из беды.
— Ну, круто. Только будь осторожной. Всякие болезни и прочее…
— Вместо ребенка хламидия, трихомоноз или даже, будем честны, сразу ВИЧ.
— Правда. Будь осторожна. ВИЧ.
— Я вакцинирована.
Против ВИЧ, или опасных штаммов человеческого папилломного вируса, которые в конечном итоге становятся причиной рака шейка матки у женщин, а мужчины лишь передают, я действительно была вакцинирована. Наверное, мне следовало быть благодарной всем предыдущим партнерам за то, что я не получила этот вирус от них. Я подумала, что женщины, в общем, делятся на четыре категории: те, которые зачинают от мужчин детей, но не заражаются ВИЧем; те, кто заражаются, но не зачинают детей; те, кто получают и то, и другое; и те, кому не достается ничего. Ясно, что самой счастливой категорией была первая и самой несчастной — вторая. По поводу двух последних могли возникнуть мировоззренческие расхождения. С точки зрения сохранения вида более предпочтительным был третий, с точки зрения индивидуального благополучия — четвертый. Я сейчас относилась к четвертому.
— Алло, ты меня слышишь? — спросила Катарина. — Все-таки было бы лучше, если б это оказался какой-нибудь старый знакомый.
— Эх.
— Но ты же знаешь людей.
Я печально хмыкнула:
— Не знаю.
— Знаешь, знаешь. Но позвони, если вдруг захочешь вечером вместе поудить.
— Позвоню. Да. Спасибо. Так и быть, fertig, los!
— Пока!
Я надела пышную белую юбку и синюю блузу с завязками на плечах. На шею повесила ожерелье из ракушек, подаренное мне Дарио. Я не выглядела вызывающе — мужчин не следует пугать, изображая из себя прожженную штучку. Юбка была довольно короткой и обнажала ноги в царапинах от лесных прогулок и расчесанных комариных укусов. Ну так что с того: для потенциального спермо-донора поцарапанные ноги не могут служить решающим фактором.
Я села в машину и опять поехала, замедляя ход, когда приближалась к одиноким мужчинам. Тормозила, потом снова нажимала газ. Ничего.
Солнце палило, я ехала и пыталась думать о себе как о машине. Мое тело было механизмом, а я должна была инсталлировать в него новую программу и так хорошо заботиться о нем, как только возможно, и не предпринимать ничего, что могло бы причинить ему вред. Потому что этой машиной был не кто иной, как я, чертик внутри механизма.