Задачи, связанные с конфликтной информацией, активизируют область, которая называется передней частью коры головного мозга (по-английски anterior cingulate cortex, ACC). Поскольку либералы более открыты конфликтным идеям, предполагалось, что в этой области их мозг активнее, чем у консерваторов. И надо же — именно это подтвердили электроды, прикрепленные к головам консерваторов и либералов, так сообщалось в журнале Nature Neuroscience. Либералы также проявляли повышенную активность мозга, например, после совершения промаха, ошибки. В Канаде аналогичные исследования проводили с верующими и неверующими: АСС верующих оказался пассивнее, совершенные ошибки волновали их меньше.
Либералы, по результатам исследований нейрофизиологов, были атрактивными во всех отношениях, восприимчивыми ко всему новому, способными к дискуссиям, хотя и более несчастны, чем консерваторы, причем по всему миру, поскольку беспрестанно пытались анализировать жизненную несправедливость. Вместе с тем, история о генетической подоплеке политической настроенности придавала теме парадоксальный оттенок, поскольку нельзя сказать, чтобы биология и генетика поведения являлись геральдическим оружием либералов. В некотором смысле смешно было то, что таким образом либералы, для которых в самом общем виде тема генетической предрасположенности не являлась родной и близкой и которые, иногда несправедливо, обвиняли нейрофизиологов и генетиков в оправдании status quo, получили генетическое обоснование своих наклонностей. Почему бы и нет? Мне нравилось читать такие новости. Все мужчины, которых я когда-то безуспешно пыталась подцепить, имели более-менее либеральные взгляды.
Иногда я думала, насколько осознанно мое желание, чтобы ребенок стал для меня тем же, чем для верующих является религия, а для консерваторов — традиции и родина. Он бы понизил мою АСС, и я меньше отчаивалась бы из-за своих промахов и неудач.
Я снова принялась разглядывать парней.
Может ли означать перелом кисти Герда, что у него склонность к хрупкости костей? По внешнему виду не скажешь.
Полюбовалась кожей лица Лекса. Черт побери. За последние пять лет моими партнерами были мужчины, приближающиеся к сорока или перевалившие за сорок. Самому младшему было 30. Что это за ощущение — прикоснуться к шелковистой щеке 22-летнего паренька? Такого я уже и не помнила.
Но Лексу, похоже, понравилась Катарина, и я с облегчением подумала, что это поможет мне принять решение. Так, в лотерее участвует более подвижный и легкомысленный Герд. Я посмотрела ему в глаза и попыталась придать лицу располагающе-дружелюбное выражение. И тогда он сказал:
— А у нас еще есть Майдо. Вы его видели там, за столом.
— Который? — спросила я.
— В пестрой рубахе, — ответил Лекс.
— Он хороший мужик, но у него нет девушки, он не умеет с ними обходиться, — поведал Герд. — Например, приносит на первое свидание цветы. А потом ничего не умеет сказать. Это пугает.
— А мне бы понравилось, если бы мне на первом свидании подарили цветы, — сказала Катарина. — Так и полагалось. В старину.
— А-а, — протянул Лекс.
— Я бы и сама подарила цветы какому-нибудь славному стеснительному пареньку, — призналась я.
Лекс взглянул на часы:
— Да мне уже пора. Я маме обещал, что к двум приду домой.
— Так рано? В два часа субботним вечером — это же детское время! — возмутилась я.
— Нет, я правда обещал, — повторил Лекс и поднялся.
Герд тоже поднялся.
— Ничего не поделаешь, надо идти, если шофер говорит. А вы что будете делать, здесь останетесь? — спросил он.
Мне показалось, что он на это наделся, хитрый птенчик.
— Нет, — ответила я и встала. Взглянула на часы. Час потрачен на мальчиков. Я набросила жакет на сгиб руки.
— Мы пойдем в «Куку», — сказала Катарина.
— A-а, в «Куку»! Там же этот… ну, художник бородатый! — воскликнул Герд.
— Да. Может, прихватим и вашего Майдо? — спросила я.
— Ну, конечно. Совершенно правильно. Он уже заплесневел в своем офисе, — сказал Герд. — Он бы точно воспрянул бы, если бы его какая-нибудь женщина подобрала.
По дороге Лекс рассказал Катарине о том, как участвовал в аттракционе банджи-джампинга. У его друга белки глаз покраснели от кровоизлияния, а у Лекса самого — хоть бы хны.
— Крепкие ткани, генетика! — похвастался парень. Ну-ну.
Мы вернулись на Ратушную площадь, и я без всяких предисловий подошла к парню в гавайской рубахе.