— Так что мне и вправду повезло!
— Мне тоже!
Мы снова обнялись, Сулев был в легком подпитии и потому очень мил. Я обняла его, какое-то время мы смотрели на танцующих. Я погладила его запястье, мне хотелось стиснуть его изо всех сил, таким мощным было мое желание обладания. Победное чувство охотника, почти заполучившего вожделенную добычу.
— Что ты хочешь выпить? — спросил Сулев.
— Подожди, — ответила я.
— Ну?
— Давай сейчас ничего не будем заказывать. У меня к тебе личный разговор.
— Да ты что! Личные разговоры самые интригующие.
— Сейчас объясню. Здесь очень громкая музыка, давай отойдем.
Следующей песней диджей кого-то поздравлял, но я не поняла, кого.
Мы прошли сквозь качающихся людей в фойе, в угол между настенным зеркалом и дверью в туалет.
— Здесь?
— Нет, это еще более личный разговор. Здесь слишком много людей. Пойдем в тот дальний зал, похоже, там сейчас никого нет.
Мы сели и я рассказала. Просто и прямо. Сулева это поначалу рассмешило. Потом он посерьезнел, потом опять рассмеялся, и какое-то время мы обнимались. После чего он впал в замешательство. Сказал, что у него к своим малолетним детям почти что материнский инстинкт, и он просто не представляет, что это за чувство — знать, что где-то у тебя имеется еще один, тайный ребенок.
— Из-за ребенка ты не должен беспокоиться. Я обещаю.
Сулев нервно улыбнулся.
— Интересно, — произнес он. — Я и раньше обращал на это внимание, женщины все же относятся к мужчинам сугубо инструментально.
— Хм. В этом есть гендерное различие? А мужчины к женщинам так не относятся?
— Нет! — с жаром возразил Сулев. — Вообще нет! У них в игре хоть какая-то страсть. Хотя бы желание отомстить другому мужчине. Но страсть — всегда.
— Ну, я не знаю. По-моему, они ищут комфорта и безопасности. И вообще, это дело индивидуальное. Ты страстный человек и говоришь о себе.
Я помолчала мгновение и добавила:
— На самом деле я… поверь мне — при всей инструментальности — я все же люблю людей. Серьезно. Мужчин и женщин и… По-настоящему.
Сулев тихо рассмеялся.
— Ты мне не веришь?
— Верю.
— Очень хорошо.
Мы посидели молча. Потом Сулев сказал:
— Конечно, я бы провел с тобой ночь в любое время, но…
— Но?
Сулев помотал головой. Потом опять засмеялся, пожал плечами:
— Да нет никакого но!
— Юх-хху! — я поцеловала его в щеку. — Тогда пойдем?
— Пойдем.
— Как это мило с твоей стороны! Я возьму жакет!
Я снова пробралась сквозь качающуюся массу. На этот раз быстрее, чем раньше, потому что боялась, что мой ангел может улететь, если ему придется долго ждать, или просто превратиться в мираж. Схватив жакет, простившись с Катариной, я в очередной раз пробралась сквозь танцующих. Ангел все еще ждал меня.
Через две недели нам предстояло пойти на свадьбу друзей. Я должна была захватить в городе Лийзу и Энно, потом поехать на празднество, примерно за сотню километров. Лийза была младшей сестрой Катарины, а Энн — ее другом с тонкой душевной организацией. Погода местами была теплой, местами дождливой.
Я завернула на парковку супермаркета на границе города: Лийза и Энн хотели купить цветы и питьевой воды в дорогу. Я заправила машину, а потом зашла в туалет. После обеда я обнаружила на нижнем белье крошечное ярко-красное пятнышко, но это же была чушь. Я просто хотела убедиться, что это полная чушь. Ерунда.
Но нет. Пятно увеличилось. Я засунула туалетную бумагу как можно глубже, и конец ее безошибочно окрасился в красный цвет. Какое-то время я глазела на пятно, которое своей видимой нейтральностью словно злорадствовало надо мной. Как? Как же так? Как же так снова?
Я механически помыла руки и даже сделала перед зеркалом приличное лицо. Как робот, запрограммированный улыбаться сам себе перед зеркалом.
Загрузилась в машину и подумала, должна ли я считать, что судьба — вечная неудача — существует. Что она запрограммирована генетически. Или имеются всего-навсего какие-то обусловленности, в цепях которых я постоянно совершаю непонятные мне самой ошибки? Эдакая этически-техническая сеть, в которой я неправильно барахтаюсь. Почему же снова? Я чувствовала себя виноватой, и эта вина выросла, став всеобъемлющей, неизбежной, моим существом, все мое бытие стало сплошной виной. И тем самым — судьбой.