Примерно через полчаса на улицу позади меня въехала «астра». Я наблюдал за ее приближением в зеркало заднего вида. Миновав меня, она затормозила, дала задний ход и остановилась примерно в футе от моей взятой напрокат машины. Внутри сидела женщина, капюшон ее куртки был поднят. Взглянув в зеркало заднего вида, она что-то взяла и вылезла.
Улицу продувал ветер. Несколько прядей выбились из-под капюшона и трепетали перед лицом женщины. Она захлопнула дверцу задом, в руках у нее были хозяйственная сумка и ключи. На кольце с ключами я разглядел серебряное распятие, оно терлось о дверцу, когда женщина ее запирала.
Женщина пошла по улице. Новый порыв ветра раздул капюшон. Ее ступня соскользнула с тротуара на проезжую часть, и она потеряла равновесие. Сумка задела мостовую, и из нее посыпались фрукты. Женщина наклонилась и стала собирать их. Капюшон слетел с головы, обнажив спутанную гриву черных волос.
Женщина взглянула в мою сторону. Замерла. Отвернулась.
Я смотрел, как она вновь принялась торопливо собирать фрукты. Она явно нервничала, роняла яблоки, и они катились через улицу одно за другим.
Потом, как ни странно, женщина выпрямилась и пошла прочь, бросив фрукты. Она небрежно держала хозяйственную сумку, свободной рукой перебирая на ходу ключи. Из сумки вывалилось еще одно яблоко. Женщина не оглянулась. Продолжала идти и возле дома остановилась.
Именно за этим домом я наблюдал.
Женщина поставила сумку и перебрала ключи на кольце в поисках нужного. Потом снова посмотрела в мою сторону — боковым зрением, не поворачивая головы.
Она смотрела прямо на меня.
И тут до меня дошло.
Волосы ее были другого цвета, длинными и непослушными. Бледное, серьезное лицо — более старым, огрубелым. И нос выглядел иначе: заостренным, тонким. Раньше, когда я видел ее работающей в «Ангеле», он был пошире, не столь изящным. Но это определенно она.
Эвелина.
Я вылез из машины, включил сигнализацию и пошел к ней. При моем приближении ее движения стали панически быстрыми. Она никак не могла отпереть дверь. Позади меня послышался голос, сперва далекий, потом более громкий. Я оглянулся и увидел негра, направлявшегося ко мне с криком: «Эй! Машину здесь ставить нельзя!» Я никак не среагировал. Эвелина тем временем открыла дверь. Бросила хозяйственную сумку на ступенях и забежала внутрь.
— Эвелина! — позвал я. Дверь на пружине, скрипя, медленно закрывалась. Я вошел в дом. — Эвелина!
Здесь было тепло. Справа от меня скрипнула доска. Эвелина поднималась по лестнице. Я последовал за ней, перескакивая через две ступеньки. На лестничной площадке я увидел три двери. Одна была закрыта. Я постучал в нее.
— Эвелина?
Никакого ответа.
— Эвелина, это я, Дэвид. — Молчание. — Дэвид из «Ангела».
Звук раздвижного окна, скользящего по полозьям.
Я открыл дверь и увидел, что Эвелина лезет в окно. Она бросила на меня взгляд, перекинула ногу через подоконник и скрылась. Я подбежал к окну. Крыша из волнистого железа тянулась вниз на десять футов, узкий переулок шел параллельно улице, на которой я поставил машину.
Я смотрел, как Эвелина идет по крыше мелкими шагами, стараясь не поскользнуться на льду. Дойдя до края, она оглянулась, заколебалась и спрыгнула. Лицо ее скривилось от боли, но она не издала ни звука. Поднялась на ноги, разбрасывая гравий, и побежала.
Я спустился по лестнице. Парадная дверь была все еще открыта. Дом напомнил мне ту квартиру в Брикстоне: стены одноцветные, возможно, некогда окрашенные, ковра на полу нет. В глубине коридора я видел кухню, несколько эркеров и еще одну закрытую дверь. Никакой мебели, только в кухне посуда и микроволновая печь. Я направился к переднему крыльцу.
— Ууххх… — послышалось из дома.
Чей-то голос.
Я остановился. Прислушался.
Ничего.
Я пошел по коридору. В доме чем-то пахло. По мере приближения к кухне запах становился сильнее.
В кухне было две двери. Одна вела в задний садик, заросший бурьяном. Другая — в жилую комнату без мебели и телевизора, лишь разбросанные по полу книги и одеяло в углу. Шторы на единственном окне были задернуты, маленькая арка вела в соседнее помещение. Со своего места я видел в арку часть дивана. Деревянные подлокотники, большие кожаные подушки.
И лежащую на одном из подлокотников голову.
Я осторожно двинулся вперед. Голова, грудь. Свисающая с дивана рука, костяшки пальцев касаются пола. В нескольких дюймах от пальцев шприц. Откатившийся так, что не дотянуться. Часть жидкости пролилась на пол возле переполненной окурками пепельницы. Это был мужчина. Точнее, парень. Брюки его намокли, темное пятно тянулось от паха по штанине. У конца дивана стояло ведро.
Полное рвоты.
Запах был очень сильным. Всепроникающим. Я отвернулся, прикрывая лицо рукавом.
Парню было не больше восемнадцати, но его руки пестрели синяками от уколов. Вздувшиеся вены отчетливо проступали сквозь кожу. Лицо было белым как снег, под полузакрытыми глазами желтело что-то, напоминавшее плохо наложенную косметику. Подойти ближе я не мог. Запах стоял совершенно отвратительный.
Потом где-то хлопнула дверь.
Я насторожился.
Кухня была по-прежнему открыта. А за ближайшей ко мне дверью, ведущей в коридор, послышались шаги. Мелькнула тень, по коридору кто-то прошел. Я взглянул належавшего парня и увидел еще кое-что: стеклянный пузырек с проткнутой шприцем пробкой. На этикетке было написано: «Кетамин».
Из кухни донесся какой-то звук.
Я подошел к ведущей в коридор двери, медленно открыл ее и стал ждать. Слышалось, как в кухне кто-то ходит. Открывает ящики. На половике возле парадной двери лежал снег. Тут я увидел негра, кричавшего мне вслед на улице. Он выглядел лет на тридцать, а ростом был не больше пяти футов десяти дюймов, но коренастый, под кожей перекатывались мускулы, от уголка глаза вверх по бритой голове тянулась вена. Он смотрел из кухонной двери на сад.
Я снова взглянул на парня. Глаза его были закрыты, но рот открыт. Язык вываливался наружу, елозя по губам, словно не умещался во рту. Десны кровоточили. Когда язык шевельнулся снова, я увидел, что зубов у него нет.
Их вырвали.
Парень кашлянул, приглушенный слюной и рвотой звук разнесся по дому. Человек на кухне обернулся, посмотрел на меня.
И улыбнулся.
Я пошел к парадной двери, но когда приблизился, она распахнулась. Вошла Эвелина, щеки ее раскраснелись, лицо искажал гнев. Она вскинула руку. Пальцы сжимали пистолет. Ствол медленно двигался к моему лицу, я инстинктивно попятился и выставил ладони. Сверкнула вспышка, со стены надо мной посыпалась штукатурка. Потом прогремел еще один выстрел, на сей раз более громкий.
— Эвелина, постой!..
Она пошла ко мне, держа перед собой пистолет. Новенький, в превосходном состоянии. Возможно, до сих пор из него не стреляли.
Эвелина остановилась футах в двух от меня, явно собираясь выстрелить мне в голову. Пистолет, наведенный мне в глаз, совершенно не дрожал. Потные пальцы крепко сжимали рукоятку.
— Дэвид, что ты делаешь?
Я молчал, охваченный страхом, что она выстрелит, едва я заговорю, хотя голос ее звучал мягко, почти восхищенно. А ведь я знал ее еще до смерти Деррин, разговаривал и смеялся с ней.
— Что ты делаешь? — спросила она снова.
В воздухе стоял тошнотворный запах порохового дыма, напоминавший о езде по городу до восхода солнца. Я слышал шаги негра за моей спиной в коридоре. И не шевелился. Любое движение могло оказаться достаточным поводом для выстрела.
— Надо было оставить нас в покое, — сказала Эвелина.
И шагнула ко мне. Я напрягся и отвел голову от пистолета. Эвелина зашла мне за спину, и я ощутил затылком дуло.
— Слышишь меня, Дэвид? Надо было оставить нас в покое.
— Эвелина, ты мне не нужна. Не делай это.
Она промолчала.
Я слегка повернулся и увидел, что она передала пистолет негру.
— Мне не нужен никто из вас. Только Алекс.
— Алекс не…
— Хватит, Ви, — перебил ее негр.
Он переложил пистолет из одной руки в другую. Перевернул его рукояткой вперед. И — прежде чем я успел среагировать — ударил меня по лицу.