На фасаде над большим окном потрескивала голубая неоновая надпись «ЯЧЕЙКИ С НАДЕЖНЫМИ ЗАПОРАМИ». За пустой конторкой тянулись ряды красных ящиков. Майкл прошел мимо человека, стоявшего перед открытой дверцей, и направился к ячейке номер четырнадцать, находившейся слева от окна. Поставил сумку, набрал комбинацию цифр и открыл дверцу. Внутри лежал небольшой коричневый конверт.
Когда Майкл стал рассматривать его содержимое, другой человек запер ячейку и направился к выходу. Я быстро перешел улицу, поднялся по ступеням и взялся за ручку, когда он выходил. Он бросил на меня взгляд и удивленно вскинул брови, увидев, как разукрасили мне лицо, а потом оглянулся, идя по улице. Миновав пять машин, он прошел мимо моей, взятой напрокат. Я поставил ее там перед тем, как ехать на метро в Редбридж.
Машина должна была находиться поблизости.
Я вошел внутрь и закрыл за собой дверь. Майкл стоял спиной ко мне и все еще проверял содержимое конверта. Через несколько секунд он захлопнул дверцу, поднял сумку и повернулся.
И уставился на меня.
— Дэвид, — произнес он. Вид у него был потрясенный, челюсть слегка отвисла, лицо побледнело. Но он быстро овладел собой. — Должен признаться, не думал, что мы увидим вас снова.
— Что ж, даже церковь не всегда все понимает правильно.
— Да. — Он улыбнулся. — Конечно.
— Где Алекс?
Он легким кивком подтвердил, что понял, о ком речь.
— Говорить громче?
— Нет, я слышал. Почему вас это интересует?
— Где он?
— Зачем вам это знать?
— Больше спрашивать не буду.
— Послушайте, — заговорил он, — давайте пойдем друг другу навстречу. Вы скажете, почему вам это так важно, а я сообщу, где Алекс.
Я не ответил. Он хотел перевести разговор в другое русло.
Заманить меня в очередную западню.
— О, не беспокойтесь, я не собираюсь превращать это в исповедь. — Он снова улыбнулся. — Наши католические друзья, похоже, обретают прощение в мгновение ока. Пара молитв «Радуйся, Мария», и ты очищен от грехов. Думаю, искупление должно даваться труднее.
— Мне плевать, что ты думаешь. Где он?
Майкл сощурился.
— Дэвид, вы создаете себе большие проблемы.
— Вы пытались меня убить.
Он пожал плечами.
— Вы пытались меня убить.
— Я тут ни при чем.
— О, конечно! — Я указал подбородком на конверт в его руках. — Ты понятия не имеешь, что происходит за стенами твоей церкви.
— Дэвид, одно имя ничего не значит.
— Хочешь сказать, что приехал сюда напрасно?
Майкл покачал головой:
— Я не понимаю ваших побуждений. Зачем это вам? К чему заходить так далеко? К вам это не имеет никакого отношения. Вы могли отказаться от своего намерения в любое время. Но не отказались, и теперь… теперь будете разрываться на части. Зачем? Ради денег?
Я не ответил.
— Не думаю, что ради них. Вы, очевидно, заработали уже достаточно. Дело в вашей целеустремленности, да? Хотите завершить то, что начали. Я отношусь к этому с уважением. Я такой же. Люблю все доводить до конца. Не позволяю становиться на пути к моей цели.
Я понимал, куда это ведет: «Связано это твое рыцарство с парнем — или с твоей женой?» Они случайно обнаружили кое-что и теперь хотели вернуться к этому. Деррин для меня много значила. Являлась брешью в моей броне.
— Думали, что для вашей жены существовала какая-то надежда, даже в конце?
— Заткнись, черт возьми.
— Надежда есть всегда, правда? Не будь ее, вы бы не находились здесь.
— Ты что, оглох?
— Бороться со смертью невозможно. Она неощутима. Это непобедимый враг, неравный бой, противник, приближения которого не видишь. — Уголки его рта опустились: видимость печального выражения. — Я понимаю ваши чувства. Я знаю о страхе смерти, Дэвид, — и о страхе того, что будет после. Знаю, что вы боялись за нее.
Я молча смотрел на него.
— Разве не боялись, Дэвид? Человека без религии, без веры пугает то, что будет потом с женщиной, которую он любил?
Он видел, что на меня это действует.
— Не хотели бы узнать?
Он шагнул ко мне.
— Вот почему вы все еще интересуетесь этим, разве не так? Вот почему вы здесь.
Еще шаг.
— Вы хотите узнать, куда она ушла. Почему должна была уйти.
Еще один шаг.
— Как ни тяжело слышать это, Дэвид, только Богу известно, почему и когда наше время приходит к концу. И, увидев, что кое-кто в нашем мире дерзает ходить по канату между жизнью и смертью и сам решает, как близко хотел бы соприкоснуться с загробной жизнью, Он огорчается. Я уверен в этом. Потому что ни вы, ни я не властны над нашим временем. Это не наше дело.
Майкл замолчал, приближаясь ко мне.
— Это дело Бога. И людей, которых Он изб…
Я выбил конверт из его рук. Майкл уставился на разлетевшиеся по полу документы, а я сунул руку за пояс сзади и достал пистолет. Он отшатнулся и вскинул руки:
— Дэвид, погодите мин…
Я схватил его за грудки, затолкал за конторку и повалил на пол. С улицы нас не было видно.
— Мне нравится то, что ты говоришь, — сказал я, сунув дуло ему под челюсть. — И я хочу тебе верить. Хочу верить, что моя жена находится в лучшем месте, чем этот мир. Но, глядя на тебя, вижу только гнусную змею. Ты говоришь одно, а думаешь другое. И какое бы добро, по-твоему, ты ни делал, ты так же замешан в этом, как все остальные. Ты такой же, как они. И все твои слова не могут изменить этого.
Я взвел курок. Вдавил ствол сильнее.
— Поэтому теперь ты едешь со мной.
32
Милях в семи к востоку есть несколько пустых складов, где, работая в газете, я встречался со своими информаторами. У одного из них я остановил машину, обошел ее спереди, вытащил Майкла с пассажирского сиденья и втолкнул в покореженную ржавую дверь.
Света внутри не было. Все лампы и лампочки были разбиты, на полу валялись осколки стекла. Я связал Майклу руки за спиной клейкой лентой и сделал подсечку. Он упал с глухим стуком и вскрикнул от боли. Я перекатил его в прямоугольник лунного света, падавшего из высокого окна.
Потом приставил пистолет к его голове.
Майкл смотрел на меня. В его лице было нечто странное. Он походил на человека, стоящего на краю пропасти. Боящегося ступить за этот край. Но не меня и не пистолета.
— Чего ты боишься? — спросил я.
— Я ничего не боюсь, Дэвид.
— Чего боишься?
Он замигал.
— Смерти?
— Нет, — спокойно ответил он. — Смерти не боюсь.
— Тогда чего же?
Он снова замигал.
— Какое это имеет значение?
— Я хочу знать, чего ты боишься. Хочу знать, почему все до того запуганы, что не говорят мне, куда вы дели Алекса. Итак… чего ты боишься?
Он усмехнулся:
— Хочешь знать? Боюсь, что мое время истечет до того, как я выполню свой долг. Я хочу помогать людям. Только мы совершали такие поступки, за которые я могу не получить прощенья. А программа… Я все еще верю в ее цели, поскольку считаю, что это миссия от Бога. Дар. Только мы совершали то, чего не следовало. И у нас есть люди, свернувшие с намеченного нами курса. И мысль о немедленном конце пугает меня. Потому что перед смертью я хочу быть там, где нахожусь. А если вы убьете меня сейчас, я не заслужу ничего.
— Понимаешь, что ты мерзавец?
Майкл не ответил. Лишь смотрел на меня.
— Понимаешь?
— Мне все равно, верите вы мне или нет, — сказал он. — Это правда. Но может быть, для меня уже слишком поздно — и наверняка слишком поздно для вас.
— Не слишком поздно.
— Слишком, Дэвид. Вы все испортили. Если бы отошли в сторону, когда мы вас просили, буря уже пронеслась бы. Я смог бы вернуться к своему делу, а вы — не думать о близкой смерти. Но вы превратили это в войну, которую вам не выиграть. И я не могу помогать людям, пока эта война не будет кончена, пока вас не остановят. И, ничего не делая для них, не могу ничего делать для себя.