Первые три пули прошли далеко от цели, Легион даже не прекратил стрельбу. Четвертая ненадолго прервала автоматную очередь.
Пятая во что-то попала.
Я услышал неуверенные шаги, удаляющиеся от комнаты.
Я не знал, ранен Легион или ведет игру. Боль становилась непереносимой. Я тяжело дышал. Осколки стекла впивались в кожу при малейшем движении.
Я дрожащей рукой вынул из «беретты» обойму и убедился, что расстрелял все пятнадцать патронов.
Чуть подождал. Перевел дух.
Зубы мои стучали. Глаза слезились. Я пытался уловить движение Легиона. Но слышал только шум ветра.
— Так не должно быть, — сказал я.
Ничего. Молчание. Ни единого звука.
Я посмотрел на свои колени. Пистолет казался слишком тяжелым. Тело словно вывернули наизнанку. Легион чудился непобедимым, даже если я ухитрился попасть в него. Он будет ждать — солдат, обученный использовать тишину и время в свою пользу.
Я сглотнул. Слюна скользнула по горлу к середине груди и там взорвалась, как граната. Грудь и спину охватила боль.
— Так не должно быть, — повторил я.
Молчание.
Я полез в карманы и стал потихоньку вынимать все, что взял из обувной коробки: бумажник, ключи от машины, фотографии Деррин, обручальное кольцо. И патрон. Гильза запотела от вечернего холода, проникающего в разбитые окна.
Патрон.
Вынув пустую обойму, я вставил его в патронник «беретты».
43
Я медленно выбрался из-за трубы, держа пистолет наготове. Пополз по полу на коленях, дрожа всем телом. Впереди, на лестничной площадке, я увидел ошметки снега, упавшего с его подметок. Половицы под моими ногами были расщеплены автоматными пулями.
Возле дверного проема я навел пистолет на стену между двумя спальнями. Легион прятался там, перезаряжая автомат, — но теперь здесь было пусто. Я посмотрел вправо, на ванную, потом влево, на лестничную площадку — его нигде не было. Значит, он мог находиться только в одном месте.
За соседней дверью. В комнате с кольцами.
Я двинулся вдоль стены, сжимая «беретту». Руки мои покраснели от усилия. Мышцы напряглись, вены на запястьях проступили сквозь кожу. На миг мне привиделся Легион, сидящий в углу комнаты и открывающий огонь, пока я пытаюсь сделать выстрел. Я заколебался. Остановился возле двери.
И внезапно почувствовал его запах.
Одеколон не мог заглушить вонь. Я ощущал только смрад гниения, словно смерть ползла ко мне по полу. Я оказался прав. Это был присущий ему запах животного. Предостерегающий сигнал. Запрет подходить ближе. Но это было необходимо, чтобы покинуть ферму живым.
Выглянув из-за двери, я осмотрел углы. Мне показалось, что он сидит, скрытый мраком, прямо передо мной.
И тут я получил сильнейший удар.
Я не видел приближения Эндрю. Даже не думал ни о чем подобном. Удар подбросил меня, колени оторвались от пола, пистолет выпал из руки. Эндрю стоял надо мной с ножкой от стола. Я машинально потянулся за пистолетом, хотя тот лежал слишком далеко, и, получив удар по ребрам, закричал.
Я попытался отползти подальше, но мои пальцы ослабели, и Эндрю ударил меня снова, по лодыжкам. Я заорал от боли, по ноге прошла парализующая дрожь. Третий удар пришелся на поясницу, и на сей раз я почувствовал, как кожа треснула под клейкой лентой.
Эндрю молча смотрел на меня. В черной одежде он казался более крупным. Более сильным. В полутьме я увидел на его лице сожаление. Даже легкое сострадание.
— Я понимаю, — мягко сказал он, присев возле меня на корточки. — Понимаю твои чувства. Тебе отчаянно хочется вернуть ее.
Я ударил его ногой, метя в колено. Промахнулся, но заставил потерять равновесие, он оперся рукой о пол, чтобы не упасть на спину. Я поискал взглядом «беретту». Она была слева от меня, примерно в шести футах.
Я встал на четвереньки и пополз к ней.
Но Эндрю был уже на ногах. Он шагнул ко мне и вновь ударил ножкой стола по пояснице, где открылась одна из ран.
Я вскрикнул и рухнул на живот.
Наступила недолгая тишина. Эндрю проверял, способен ли я двинуться снова. Я уголком глаза увидел, как он опять присел, но подальше, чтобы я не мог дотянуться.
— Когда я вышел из тюрьмы, — заговорил он, вертя в руках ножку от стола, — надзиратель за условно-досрочно освобожденными нашел мне работу футбольного тренера в молодежном клубе. Он приятельствовал с его руководителем. В первый же вечер, когда я там появился, руководитель отвел меня в сторону и сказал: «Я знаю про твою судимость. Взяв тебя на работу, я просто оказал любезность другу, так что, если проштрафишься хоть раз, хотя бы скажешь, что у нас кончился апельсиновый сок, ты уволен». Я получал двадцать фунтов в неделю. К воскресенью ничего не оставалось. Искушение украсть, кого-то ограбить было очень сильным.
Я посмотрел на «беретту».
— Только попробуй, и я проломлю тебе каблуком затылок.
Я взглянул на него.
— Дай мне лишь повод, Дэвид. Не терпится посмотреть, как твое лицо растечется по половицам.
Я закрыл глаза. Попытался припомнить план здания. И что-нибудь, пригодное для защиты.
Эндрю заговорил снова.
— В тюрьме было плохо, — продолжил он, и я стал наблюдать за ним. — Поэтому возвращаться туда не хотелось. А через пять месяцев все изменилось. Я разговорился с матерью одного из ребят. У него была лейкемия, но болезнь отступила. И то, как она говорила о сыне, о своей любви к нему, совершенно потрясло меня. Узнав, что она не замужем, я тут же пригласил ее на ужин — еще даже не зная имени. Она впервые повела меня в церковь. Благодаря ей я обрел веру.
Эндрю встал.
— Ее звали Шарлотта.
Он долго молчал, не сводя с меня глаз.
— Мы встречались около двух лет, потом лейкемия у ее сына вернулась. Мы уже жили вместе, у меня была работа. Все казалось превосходным. Но когда Шарлотта узнала, что болезнь возвращается, в ней что-то перевернулось, словно она поняла: теперь ее мальчика не спасти.
Его взгляд затуманился.
— Через три месяца после его смерти я пришел домой и увидел Шарлотту под водой в ванне. Она приняла много снотворных таблеток.
Он сильнее сжал ножку стола.
— Вот тогда у меня возникла эта идея — создать место для помощи людям начать все заново. Избавиться от воспоминаний, от всего, что хотелось бы забыть. Я отправился в банк и получил отказ. Но через несколько месяцев один человек пошел мне навстречу.
Я покачал головой.
— Как это понимать? — спросил Эндрю.
Я с трудом преодолел боль в спине.
— Ты никому не помогаешь.
Он молчал. Наблюдал за мной.
Потом взмахнул ножкой стола. Удар пришелся мне по подбородку.
— Проклятие!
Голова стукнулась о пол, лицо залило кровью. Перед глазами все поплыло. Сознание помутилось.
— Уж ты-то должен понимать, чт о я стараюсь делать! — выкрикнул он дрожащим от ярости голосом.
Эндрю ненадолго скрылся из виду.
— Это место создано для таких, как ты!
Он появился из темноты и наклонился ко мне:
— И оно не перестанет действовать.
Его лицо обрело отчетливые очертания.
— Ты не остановишь меня, Дэвид.
Он занес ножку стола над моей головой. Стиснул ее крепче, сжал зубы. Я собрал для защиты все свои силы.
Но удара не последовало.
Раздался глухой стук.
Эндрю зашатался, держась за голову.
На верху лестницы, позади него, стоял Алекс. Он вновь ударил Эндрю чем-то тяжелым. Тот согнулся, держась за живот.
Алекс нанес новый удар.
Рослый человек неловко шагнул вперед и упал на пол, как подстреленный на охоте олень. Алекс бил с такой силой, что откололся кусок доски в его руках и полетел в ванную, упав среди стекла.
Алекс, бросив на меня взгляд, пнул Эндрю в лицо. На стену позади него брызнула кровь. Но это его не остановило. Глаза Эндрю остекленели. Я слышал, как трескается кожа, ломаются кости. Ни вскриков. Ни стонов. Ни дыхания. Только шлепки, как при отбивании мяса.
— Алекс, — сказал я.
Он остановился, тяжело дыша, и оглядел меня, мой пистолет, кровь на одежде.