Дядя молчал, растерянно глядя на осколки.
— Стой на месте! — сказал я, бросив взгляд на всё это безобразие. — Сейчас принесу совок с веником, уберём твою «подарочную».
Через пять минут мы уже пьём чай на кухне.
— Вот так вот и живу, — задумчиво закончил свой рассказ мой гость, поглаживая края кружки. — Я — тут, а дочка, мама, жена и её мама — там, в Израиле, — последнее слово мой гость произнёс с придыханием.
Оказалось, бедняге отказали в выезде! А его жене и её маме, русскими, кстати, эмиграцию разрешили. Как в песне Высоцкого: «Мишке там сказали — нет, ну а ей — пожалуйста». Но дяде отказали на законных основаниях — тот указал заведомо ложную информацию о своей, в общем-то, ни разу не секретной работе. Пытаюсь припомнить — где-то я уже фамилию этого страдальца видел, в списках тех самых отказников.
— Не переживай! Скоро будут послабления в выезде, — пророчествую я. — Если не подавать заявки на смену гражданства, то как турист сможешь поехать в другую страну, например, в…
— Например, в ГДР! — быстро перебивает меня незваный гость, усмехнувшись, будто уже слышал подобные советы. — Я ездил туда, на конференцию, — вздыхает дядя и горечью добавляет: — Только и оттуда дороги в Тель-Авив нет.
— Пока нет, но, скажем, осенью… А сейчас только можешь подать заявление в комиссию, которое мы в течение трех месяцев по закону будем рассматривать. Решение потом можно обжаловать в суде.
Мужичок ушёл, оставив после себя странное чувство незавершённости. И тут внезапно меня накрыла волна воспоминаний — события 89-го года всплыли в памяти, как будто это было вчера. Особенно ярко вспомнилось падение Берлинской стены. Как и в других соцстранах, тогда повсюду открывались границы, но именно кадры из Германии врезались в память — те телевизионные моменты, когда немцы ликовали, ломая стену. Радость на их лицах была неподдельной, почти осязаемой.
А ведь это произошло как раз вскоре после моего дембеля. Как быстро всё завертелось-то! Хотя, если подумать, Рейган ещё в 87-м открыто просил Горбачёва разрушить стену. Но узнал я об этом намного позже, из газет.
Но что я могу сделать тут? Да и стоит ли что-то менять?
Как и запланировал ранее, принимаю ванну и ложусь спать. А утром иду в свой гараж за машиной, которая, зараза, отказывается заводиться по причине севших аккумуляторов. Но чем хороши советские гаражи — это тем, что всегда можно рассчитывать на соседей. Гаражный народ — особая порода людей. Стоит только приоткрыть капот, и тут же рядом появляются дядьки с проводами наперевес, готовые помочь. И что самое приятное — ни копейки за «прикуривание» не возьмут!
Первым делом — на работу. Хотя, по идее, выходить мне только послезавтра, прямо на 23-е февраля. Я это специально так подгадал, когда заявление на отпуск писал — чтобы вернуться к празднику.
Не успел я переступить порог, как меня оглушила фраза:
— Я с тобой перехожу в хозуправление! — вместо приветствия выпалила Аня Малова, моя секретарша.
Но девушка тут же исправилась, и за подарок в виде коробки духов, даже соизволила ткнуться холодным носом в мою щёку.
«Нос холодный, значит, здорова», — шучу про себя я.
— Меня что, с комиссии сняли? — спрашиваю девушку.
— Нет ещё, — спокойно отвечает Аня, как будто дело уже решённое. — Но всем известно, что ты на хозуправление уходишь. Вроде даже это повышением считают. Материальные ценности, две турбазы, санаторий, автотранспорт весь на тебе будет. Плюс дачи и прочее. Меня уже подарками задарили — отношения налаживают, — поясняет довольная секретарша и кивает на стол, где, рядом с моей коробкой духов, лежит ещё одна: дорогая на вид коробка конфет, сверкающая глянцевым блеском.
— Был такой разговор, но, блин, чего так срочно⁈ — немного раздражён я подобным поворотом событий. Не люблю, когда перемены налетают внезапно, без предупреждения.
— Так ведь строительство началось, вернее, достройка нового здания крайкома…
— Там у крайкома не больше четверти метров, и я вполне мог бы курировать стройку с нынешней своей должности. Колись, откуда ветер дует? — пытаю девушку.
— На бюро Шенин объявил. Официально, — докладывает Аня. — И на твоё место уже Бобрикова ставят, и я с ним точно не сработаюсь — у него такой сальный взгляд, того и гляди, за задницу ущипнет.
— Было бы за что щипать…, — с сомнением оглядываю я тощую фигуру девушки и направляюсь в приёмную первого.
— Пока не могу доложить — у него Казьмин, — холодно отрезала секретарша, отказывая мне в доступе к «телу», а если точнее, к ушам первого.
Казьмин сейчас — первый Хакасского обкома КПСС, и мне бы с ним тоже не мешало переговорить по своим шкурным выборным делам. Но не силой же в кабинет прорываться? Послушно сажусь на стул в приёмной, где уже томится парочка сотрудников крайкома. Один, вроде как, из отдела промышленности, другой — из отдела по сельскому хозяйству. Но чинами пониже меня будут, и неважно, что я пришёл позже — пойдут они после меня. Посетители это понимают, отчего доброжелательности ко мне в их взглядах не наблюдается.