— Он допустил в работе одну ошибку. Большую ошибку.
Камилла встала со стула, взяла стаканы, подошла к бару и вновь наполнила их. Затем она села на подлокотник дивана рядом со мной и протянула мне стакан.
— В газетах писали, что с ним произошел несчастный случай. Ко мне приходили два детектива и потом еще два симпатичных молодых человека, и все они очень настойчиво интересовались тем, что мне известно о мистере Гамильтоне.
— И что ты?
— Я отвечала прямо на поставленные вопросы. Но они не были настроены так, как ты. Что в действительности с ним случилось?
— Он убит. Я знаю как, но не знаю почему.
— А этот Луи Агронски?
Я пожал плечами.
— Это просто имя и ничего больше. Забудь его.
— Извини, — Сказала она.
— За что?
Аромат ее духов был тонок, как запах ночных цветов. Она нежно дотронулась пальцами до моего лица, и я почувствовал, как ее губы коснулись моей головы.
— За то, что я не хочу больше встречать тебя.
— Боишься мухи, паук?
— У меня нет времени сплести для тебя паутину.
Я захватил пальцами мягкие пряди ее волос и приблизил ее лицо к своему.
— Это тебе все равно бы не помогло, детка. Мне всегда удавалось вырываться на свободу.
— В таком случае нас ожидает серьезная борьба.
— Неизбежно.
— Ну, не совсем, — сказала она. — В конце концов ты победишь.
— Что я всегда и делал, котенок, — ответил я ей..
Она улыбнулась влажно-розовыми, готовыми к поцелую губами. Я коснулся ее губ, теплу и нежности которых не мог сопротивляться, и ощутил страстные движения ее быстрого язычка.
Стакан выпал из ее рук и разлетелся на мелкие осколки. Она медленно сползла на мои колени, дрожа всем телом. Лаская ее, я чувствовал, как страсть все сильнее разгорается в ней, заставляя напрягаться и трепетать все ее тело… Срывающимся от страсти голосом она что-то шептала мне, обдавая меня сладким ароматом своего дыхания. Я взял ее лицо в ладони и заглянул во влажные, просящие милости глаза.
— Тайгер… сейчас… прошу, — прошептала она.
Камилла Хант была в каком-то смысле животным — прекрасным, диким, примитивным существом, неожиданно получившим свободу от пут цивилизации. Она сама торопливо стала срывать с себя одежду, спеша скорее удовлетворить желание. Кожа ее была нежна, как шелк, и покрыта легким загаром со светлыми полосками от бикини. Полнота ее груди и бедер, форма живота, великолепие широко поставленных ног, увиденные мною, обрушились на меня как удар по цимбалам; не в силах сдерживать себя, я обнял ее упругое тело и привлек к себе.
Время исчезло для нас. Все происходящее походило на бесшумную смену картинок в калейдоскопе, нарушаемую только прерывистым дыханием, вздохами, сладостными всхлипываниями, требовательными стонами, пока не наступил блаженный конец. Это было похоже на прыжок с парашютом, когда щемяще-радостное чувство свободного полета сменяется после хлопка парашюта спокойным парением над землей.
Я взглянул на часы, потряс Камиллу за плечо и почувствовал поднимающееся раздражение оттого, что я позволил себе потерять столь дорогое для меня время. За окнами день уже превратился в ночь, и огни проезжающих автомашин светлыми струями текли по стенам комнаты.
— Камилла…
Она повернулась в моих объятиях и сонным голосом мягко сказала:
— Тайгер…
— Я должен идти, куколка.
Не уходи.
— Не могу.
Она приоткрыла сонные глаза, нежно и трогательно улыбнулась мне.
— Моя паутина не так прочна, да?
— Слишком прочна.
Кончиками пальцев она прикоснулась к моим губам.
— Я знаю, ты когда-нибудь вернешься.
— Как мотылек на свет.
Я поднялся, быстро оделся, взял простыню в ванной комнате, набросил на нее и посмотрел, как она, удовлетворенно улыбаясь, натянула ее на себя до самого подбородка.
— Можешь считать, что ты успешно прошел проверку.
Она засмеялась и закрыла глаза.
Думаю, я обязательно выясню, когда Эрни Бентли спит. У него есть жена, дом, но, кажется, он вовсе там не живет. То, что все время происходит в колбах, стеклянных трубках и ретортах его лаборатории, так увлекательно для него, что он не может их оставить. Любое производство в мире было бы радо предоставить ему высокую должность и хорошее положение, но его вполне устраивало то, что организовал для него Мартин Грейди, и еще неограниченная свобода проведения опытов, о которой мечтает каждый ученый.
Он вышел из темной комнаты с копиями фотографий Луи Агронски и дал мне несколько штук.
— Я пошлю фотографии в Ньюаркский и другие центры, — сказал он. — Послушай, у меня есть кое-какие соображения. Такие люди, как Агронски, не могут довольствоваться обычной работой, с его-то квалификацией.