— Конечно, конечно. — И, хохотнув, он закончил разговор.
И эта ниточка оборвалась. Остается узкая тропинка и ничего по сторонам. Все исчезает, превращаясь в облачко пыли. Целый мир находится на грани уничтожения и не знает, как близок он к этому. А каждая нить, ведущая к человеку, от каприза которого зависит уничтожение или дальнейшее существование, обрывается.
Вся трудность заключалась в том, что все было полностью делом случая. Состоянием Агронски воспользовались довольно быстро, используя утрату им моральных принципов и логичного поведения. Но дело в том, что им нельзя было управлять исходя из общечеловеческих представлений. Его хотели ограничить минимальными дозами наркотиков, а он тут же вырвался из-под контроля, чтобы немедленно получить в нужном объеме то, что ему было необходимо. Самой сложной проблемой для него теперь стал он сам.
Наконец шум воды прекратился, и я услышал, как открылась и закрылась дверь душевой, когда Камилла вышла. Я выдвинул ящик комода и достал длинную голубую оксфордскую рубашку, расстегнул на ней ворот, затем подошел к двери смежного номера и постучал. Камилла сказала, чтобы я толкнул дверь, поскольку она и не думала ее запирать. Электрокамин, встроенный в стену, был включен на всю мощность. Напротив камина стоял стул, на котором были развешаны для просушки предметы женского туалета. Облака пара все еще проникали через частично открытую дверь душевой. Я прошел в комнату и остановился с рубашкой в вытянутых руках.
— Это все, что я смог найти.
— Великолепно, спасибо.
— Она должна быть достаточно длинной, чтобы прикрыть твои прелести. Свяжи концы рубашки между ног и порадуйся, что я такой предусмотрительный.
Камилла со смехом вырвала рубашку из моих рук и закрыла дверь душевой так стремительно, что я едва успел убрать руку. Через минуту дверь открылась вновь; и она вышла. Камилла не завязала концы между ног, как я посоветовал ей, но рубашка оказалась действительно достаточно длинной. Камилла стояла передо мной и улыбалась.
— Черт бы тебя побрал, это неприлично.
— Я видел тебя на картине в офисе, помнишь?
— Это не одно и то же, — ответила она.
И была права. Ткань прилипла к ее еще влажному после душа телу, соски ее высоких, полных грудей вызывающе торчали, облегаемые материей, и она ничего не могла с этим поделать. В талии рубашка была для нее широка, но края ее были натянуты на полных бедрах. Ткань плотно облегала овал ее живота, и складки, сбегая вниз, давали прозрачный намек на всю прелесть линий, находившихся ниже. Края рубашки приходились на середину ее бедер, и Камилла казалась в таком одеянии более соблазнительной, чем если бы была совсем голой. Подсвеченная из-за спины светом, падавшим из душевой, вся ее женская прелесть, увиденная мной на картине, была более живой и прекрасной.
— Пойду попробую заказать цыпленка.
— Не беспокойся. Помоги мне лучше высушить мою одежду.
Черный бюстгальтер и трусики-бикини висели на спинке стула. Они были почти сухими, но с шерстяной юбки и жакета все еще капала на пол вода, а пар поднимался дымкой от мокрой одежды. Комната стала напоминать турецкие бани.
— Вещи могут сесть, — заметил я.
— Тогда их стоимость мне оплатит Мартин Грейди. Завтра куплю новый костюм, и ты заплатишь за него.
Камилла стала поправлять юбку на сиденье стула и вдруг, выпрямившись, повернулась ко мне с улыбкой на лице — такая близкая, слишком близкая. Мои руки сами потянулись к ней, и я нежно взял ее за талию. Я почувствовал, как ее тело напряглось, отвечая на мое прикосновение. Улыбка погасла на ее лице, а губы раскрылись, готовые что-то сказать, но, взволнованно дыша, она не могла произнести ни слова.
Камилла Хант долгие годы жила разумом. Она по сути своей была исключительно женщиной, не лидером. Она полностью отдавалась воле мужчины, подчиняя ему свои действия и желания, забывая себя в своем стремлении принести как можно больше удовольствия ему. Только зная, что приносит удовольствие, она испытывала его и сама. Она прильнула ко мне в том порыве инстинктивного влечения, которое вырабатывалось у женщины к мужчине тысячами поколений, сознавая это и понимая всю силу своего желания, она не могла и не хотела ни в чем себя контролировать. Глаза ее, прикрытые сладкой истомой, молили о том, чему могло помешать ее натренированное сознание, — животному желанию, удовлетворению страсти, которой она в этот миг была полностью подчинена.
Тело ее, прижавшееся ко мне, стало непроизвольно делать вращательные движения. Я почувствовал, как ее бедра и живот сомкнулись с моим телом, она порывисто обняла меня, и ее полная грудь и живот волной плоти ударили в меня. Каждое движение ее тела говорило о растущем желании. Горячими губами она поймала мои губы, и сила наших чувств слилась в одном необузданном порыве. Поцелуй как бы окончательно раскрепостил ее. Движением руки она рванула полы рубашки, давая волю своей груди, которая, вырвавшись на волю, свободно повисла огромными каплями. Не в силах больше себя сдерживать, она с тихим стоном потянула меня на себя, опускаясь на пол.