— Изживут они нас! Камень с железом не сваришь. Попросят когда-нибудь нас коленом под это место...
— Чудак! — хохотал Матвей. — Какие там мы, какие они! Вместе трудимся на одну потребу!
— Для рудного все, — завидовал Кузьма, — и заботы, и деньги. А мы огарки. Непрочное наше житье!
В декабрьское утро впервые раздался фабричный гудок, жена машиниста старая Носиха заплакала. Кузьма почесал затылок, а Матвей Митрофаныч схватил в охапку проходившего комсомольца Афоню и поднял его на воздух. Набежали ребята и ну качать и Афоню, и заодно и Матвея Митрофаныча.
— Ура! Ура!!
Но вот наступил такой день, когда Чуев разрушил плотину и затопил участок, дававший ему отличное золото. А еще через месяц он проводил жену и остался совсем один.
Постоял у порога пустой избы и подошел к обрыву.
Под скалой грохотал поток. Было тепло и ясно. Зеленая травка пробилась из земли, а утесы пушились мохом.
Вся река катилась теперь под берегом, а протока за островом высохла.
Матвей задумчиво поглядел на свежие трещины, расколовшие скат утеса. Прежде их не замечал. Вероятно, скала растрескалась от морозов нынешней зимы.
Потом он нагнулся над пнем, заваленным хворостом. Запустил в прогнившее дерево руку и вытащил бутылку с желтым порошком. Вытащил и сам испугался!
Осенью, устраивая плотину, Чуев просил взорвать мешавшие камни. От этих работ осталось взрывчатое вещество и знакомый отпальщик насыпал ему целую литровку.
Рыбу глушить аммоналом неплохо! Но сейчас аммонал предназначался для другого...
Перед тем, как Матвей впал в несчастье, на руднике обрушилась с соседней горы лавина, камнями и снегом завалила дорогу, шедшую на вершину к золотоносным жилам.
Путь, по которому подвозили руду из шахты, прервался, и фабрика стада питаться аварийным запасом.
У Матвея дела шли удачно. По традиции прошлых лет он работал с Кузьмой на-пару, хоть добыча товарища далеко отставала от его.
Каждый месяц они оба являлись к инженеру. Приходили и усаживались в сторонке, с достоинством ожидая очереди.
Инженер Шаповалов, маленький человек, ходивший в кожаной куртке, замечал их сразу и спешил отпустить пришедших раньше. Потом захлопывал дверь, потирал в ожидании руки, ставил на стол коробочку с папиросами и весело спрашивал:
— Ну, как, орлы?
Чуев крякал, делал строгое лицо и гудел простуженным басом:
— Неважно!
Так отвечал всякий раз и тянулся тяжелой рукой к папиросам.
Кузьма, испеченный до медного цвета таежным солнцем, хрипел угрюмо:
— Душит вода, вконец одолела!
Инженер умел понимать и писал в магазин записку на спирт, а потом предлагал:
— Еще чего-нибудь не надо ли?
О главном все трое молчали. Это приберегалось к концу. Надымив табаком и выяснив нужные мелочи, Чуев лез за пазуху, а Шаповалов скорее сдвигал чернильницу и книги, очищая на столе место.
Матвей доставал бумажный пакетик с месячной добычей и торжественно разворачивал его.
Шаповалов становился похожим на веселую изумленную птицу и, открывая рот, долго ворошил принесенное золото.
Матвей обязательно отыскивал запомнившуюся золотинку и любовно выделял ее из других.
— Глядите, какая!
Инженер прикидывал вес металла и заглядывал в записную книжку.
— Да-а, — почтительно удивлялся он, — опять против плана на двести процентов!
— Как могли! — скромничал Чуев.
— На первое место выходит наш прииск, — радовался Шаповалов. — И фабрика добывает, и вы помогаете. Спасибо, отцы!
Матвей уходил довольный и на всех смотрел смеющимися глазами.
Избушка Матвея была в километре от фабрики, за поворотом реки. Кузьма забрался подальше к горе и устроил себе землянку возле старой орты. Он подправил ее и целыми днями охотился за невыбранным золотом.
Одноглазый гордился уединением.
— На отлете живем, — говаривал он, — сбоку! Никто вас не видит, сидим в теневой стороне. И отлично, сват, самое это распрекрасное житье!
Но их видели. Управление как-то прислало десяток коров — разверстайте среди нуждающихся старателей!
Тогда парторг Мартемьянов, плечистый мужчина с суровыми глазами, погрыз карандаш, задумался и спросил:
— Кто знает, ребята, Чуеву нужна корова?
Как и Матвей, он прошел таежную практику старателя. Но не в здешнем медвежьем углу, а на Бодайбо. Едва не погиб при ленском расстреле и с тех пор активно участвовал в революционной работе.
— Корова, браток, мне без надобности, — объяснил Мартемъянову на следующий день Матвей, — а за память всем вам спасибо!