— Ты что!? — испугался Матвей.
— Беда! — прохрипел Кузьма и задохнулся. — Разоряют меня, сват!
И с отчаянием ухватился за товарища.
— Пойдем!
Он выкрикивал на бегу и махал руками.
— Какой-то приехал!.. Проводит дорогу!.. И прямо через мои работы!
Орта Кузьмы была в косогоре. Выше рос лес и торчали скалы, а с другой стороны шумела речка.
— Он! — указал Кузьма на человека с непокрытой кудрявою головою.
Человек был высок и строен, щегольски одет. Маленький Шаповалов в своей порыжевшей куртке казался перед ним замухрышкой.
— Этот бугор надо срыть, — оживленно приказывал человек; — вот вам и обход, вот и дорога!
— Дальше топкое место, — испуганно возражал Шаповалов, — низина!
— Настелите гать. Чтобы было готово к приезду инженера из треста!
Тут к нему подскочил Кузьма.
— Орта моя!
— Ну, и что? — улыбнулся кудлатый. — Что ты бузишь из-за старой орты? Другую отыщешь!
— Да силы-то я на нее убивал?
— Обиды тебе не будет! — сказал приезжий. — Заплатим, отец! — и даже подмигнул стоявшему рядом десятнику.
— Это разбой! — заорал Кузьма. — Я в суд!
— Можешь! — презрительно разрешил молодой человек и полез в карман за папиросой: — А тебе что угодно?
Он заметил стоявшего перед ним Матвея.
Десятник почтительно зашептал на ухо начальству. Приезжий взглянул на Матвея с любопытством и сказал помягче:
— Шел бы ты, Чуев, лучше работать!
— Работаю я всегда, — с расстановкой ответил Матвей Митрофаныч, — а так своевольно с людьми поступать не ладно!
Прямо сказал.
Тут была группа рабочих, десятник и Шаповалов. Все уставились на Матвея.
Приезжий вспыхнул.
— Вот очередь до тебя дойдет, тогда и скажешь!
— Пожалуй и ждать не стану,— прищурился Чуев.
— А! — гневно закричал приезжий.— Не нравится у меня — уходи!
— От дома гонишь?
— Понадобится — и домик твой прииск купит!
— Не продажный мой дом, — заявил Матвей, — и меня от кайлы не прогонишь. Во всякой артели Чуева примут!
Он побледнел и пошел назад.
Матвей возвратился домой омраченный и грозный. Жена взглянула на него и не стала спрашивать. В такие минуты Матвей был не сдержан.
Шумно побегав по горнице, Чуев выдернул из-под лавки кайлу и отправился на свою работу.
Надо было куда-то итти, что-то делать, чем-то занять протестующий рассудок.
— Хор-рошо! — выговаривал он, шагая, — вот тебе, Чуев, спасибо за твои старания...
И думал: перед всеми людьми его, заслуженного рабочего! А за что? За правду!
Он кипел и сжимал кулаки.
— А Кузьма? Какой он ни есть, а государству служит? Не фальшивое его золото? А вот сбросили старика, как костяшку со счетов. И главное, без толку, — что за дорога на согре? Вытает зимняя мерзлота и провалится все в болото... Глупость какая!
Он дошел до своей канавы и вспомнил золотую борозду, обещавшую с каждым метром делаться все богаче и удивительнее. Вспыхнул недавний азарт и ссора начала словно отходить в прошлое. Углы ее становились круглей и не царапали самолюбия, само примирение показалось легким.
Матвей подрывал загородивший канаву валун и рассуждал вслух, но уже без горячности:
— Не в орте Кузьмовой суть. Доведись до меня, и протоку отдам для большого дела! Но ты — обскажи, милый человек, урезонь, а не так, захватом! В обиде здесь гвоздь, а не в орте!
По мере того, как работа шла, Матвей уже улыбался.
— Он меня оскорбил... Бывает! Оба погорячились!
Порешил, что между ним и приезжим обязательно станут люди и помогут уладить ссору. Как-никак, а Чуев ударник и на красной доске записан.
Здесь кайла упала из его рук, он стремительно наклонился в канаву, разглядел и даже зажмурился.
Не поверив первому впечатлению, Чуев копнул еще раз, убедился и выскочил наверх.
— Что же это такое? — растерянно бормотал он, оглядываясь на лес и скалы. — Я ведь не пьян?
Через час он кончал вторую канаву, еще ближе к своей скале. И там оказалось то же, и в глазах у Чуева мир завертелся солнечными кругами...
Уверившись окончательно, он бросил раскопку и бегом пустился к избушке. Только взять табаку, а оттуда к Шаповалову, за людской подмогой!
Но у двери избы его дожидался рудничный завхоз. Разговор между ними произошел короткий.
С каждым словом Матвей все более отрезвлялся от своего прекрасного опьянения и солнечные круги уже не сверкали перед глазами.