— Ну это же ясно… Поделиться опытом, своими мыслями, планами. В конце концов мы же делаем одно дело — строим коммунизм…
— И как же вы мне посоветуете выступить?
«Для чего она это спрашивает? — с досадой подумал Костя. — Ведь знает без него, что сказать. И вообще, зачем он едет? Нужен ему этот вечер, как же…»
Светозаров вынужден был повернуться и высказать свое мнение насчет Валиного выступления.
— А вы сами будете выступать?
— Да нет, зачем же? И вообще я бы не поехал, но Дубровин настаивал. Возвращаться вам придется одним, я останусь в городе. Надо решить кое-какие вопросы.
«С кем же он будет их решать? Ведь завтра воскресенье», — подумал Костя, довольный, однако, тем, что директора не будет с ними на обратном пути. Он незаметно пожал Вале руку, но она не ответила на рукопожатие и надолго замолчала.
Через сорок минут они остановились у подъезда районного Дома культуры. Светозаров предложил Вале не сдавать шубку в раздевалку, а раздеться на втором этаже, в кабинете директора. Они поднялись наверх, а Костя встал в общую очередь, чтобы сдать пальто. Настроение у него явно начало портиться.
В кабинете директора Дома культуры оказалось полно народу. Тут были Дубровин, работники горкома комсомола, руководители предприятий. Где-то за стенкой гремела музыка, молодежь танцевала. Валя все время одним ухом прислушивалась к оркестру, даже тогда, когда все бывшие в комнате по очереди здоровались с ней за руку. Дубровин с серьезным выражением на мясистом, отливающем синевой лице представлял Валю, хотя в этом не было никакой надобности — ее и так знали все, и она всех знала. Он о чем-то расспрашивал ее, она отвечала невпопад, потому что в этот момент Светозаров помогал ей расстегивать шубку и сам снял ее с Валиных плеч. В этом ничего особенного не было (еще в школе ребята посмелее ухаживали за ней на вечерах с неменьшей галантностью), но прикосновение рук Светозарова, его взгляд, вежливо-предупредительный голос волновали Валю. Впервые в жизни она почувствовала себя смущенной, даже чуточку растерянной.
«Какие у него сейчас глаза… совсем, совсем не такие, как всегда… А вот он разговаривает с Дубровиным, и глаза уже совсем другие. Значит, это только для меня. Сейчас он опять повернется ко мне…»
Светозаров действительно сейчас же вновь обернулся к ней и предложил стул. Валя машинально села. Дубровин расхохотался:
— Вот это я понимаю: настоящий директор! Не только за кукурузой умеет ухаживать, но и за знатными девушками. Что значит молодость! Вот я бы уже не сумел.
— Это же мой золотой фонд, — улыбнулся Светозаров.
— Ну, допустим, вырастил ее не ты, но все равно гордись и береги.
— Ее беречь не надо, сама на ногах крепко держится. Верно, Валентина Николаевна?
Валя овладела собой, ответила на улыбку улыбкой:
— Не маленькая, не упаду.
— Молодец! Во всех отношениях молодец! — воскликнул Дубровин, явно любуясь Валей.
А ею и впрямь нельзя было не любоваться. Каштановые волосы, завитые по последней моде, обрамляли ее разрумянившееся продолговатое красивое лицо с сияющими от радостного возбуждения глазами и выразительными, чуть припухлыми губами. У нее был один милый недостаток: иногда она слегка заикалась на отдельных словах, и это как бы придавало им особое значение. Смущаясь, Валя на мгновение прикрывала глаза такими же темно-каштановыми, как волосы, ресницами, отчего выражение ее лица часто менялось, а взгляд после таких пауз излучал еще более теплый и манящий свет. Для всякого разговаривать с ней было истинным удовольствием.
На Вале было платье из голубого шелка с белым атласным воротничком и такими же манжетами, с широким поясом. Шелк переливался и блестел в отсветах электричества при малейшем движении. Тончайшие чулки, почти незаметные на сохранивших летний загар ногах, и туфли-лодочки завершали ее наряд.
Такой Светозаров ее еще не видел и теперь с плохо скрываемым восхищением наблюдал за Валей, этой «дерзкой девчонкой», как он однажды мысленно назвал ее. При этом он испытывал двойственное чувство: восхищаясь, злился на себя, что позволяет себе эту слабость. Подумаешь, красавица! Видал он и позанозистее, однако не распускал слюни столь глупо. Впрочем, женская красота неизменно покоряла его, вызывая сладкий восторг и не менее сладкие размышления. В этом он не видел ничего дурного, напротив… Но сейчас было нечто иное, и он упрекал себя за легкомыслие, за то, что забыл об Ольге, ради которой, собственно, и приехал в город.
Он познакомился с Ольгой, когда еще работал главным агрономом сельхозинспекции, около двух лет назад, и с тех пор она незаметно вошла в его жизнь, наполнила ее новыми планами и смутным ожиданием. Вот кончится учебный год, и Ольга может переехать к нему. Они, правда, пока не говорили об этом, но это не так уж важно. Стоит ему захотеть, и он устроит Ольге перевод в сельскую школу. Завтра он ее увидит и, может быть, договорится обо всем. Завтра… А сегодня, вот в эту минуту, перед ним, как в сказке, явилось воплощение девичьей красоты и свежести, сидит на стуле в непринужденной позе почти незнакомая девушка и улыбается ему, и темные ресницы трепещут неизвестно отчего — то ли от яркого света, то ли от волнения, и он уже откровенно и неотрывно смотрит на нее, позабыв, как и почему они оба очутились здесь. А за стенкой гремит и гремит веселая, пьянящая музыка…