Дурацкие разговоры — вот что это такое! В эту минуту Костя испытывал к Вале почти ненависть. Сколько же времени она намерена трепать ему нервы?
Он заговорил запальчиво, едва сдерживая раздражение.
— Дороги! А для меня, по-твоему, они закрыты? Ты в какой поступала? В Ленинградский? Ну, так я быстрее твоего могу в Ленинграде оказаться. Там же библиотечный институт есть, а стаж у меня три года.
— Расхвастался! Чем хвалишься-то? Что три года пыль с книжных полок глотал? Действительно, честь и хвала…
— А ты… — Костя поскользнулся на укатанной колее, сверток шлепнулся на дорогу. Костя, присев, смущенно завертывал туфли в разорванную газету, а Валя хохотала так, что, будь не столь поздний час, привлекла бы внимание всего села.
— Валя, — сказал он, выпрямляясь, — не будем больше об этом. Всегда ты так… О другом поговорить не хочешь?
— Отчего же? — все еще прыская в воротник, ответила она. — Говори о другом.
— В субботу я поеду с тобой в город.
— Не возражаю. Еще что?
Костя снова растерялся. Обычно уверенный и находчивый в разговорах с другими людьми, с Валей он всякий раз быстро терял всегдашнюю непринужденность. Положительно, она была какая-то «ненормальная». Костю злило, что Валя, отлично зная его чувства к ней, делала вид, будто ни о чем не догадывается. Он уже пытался однажды объясниться, а она подняла его на смех, обозвала дурачком и заявила, что вообще всякие там чувства и глупые объяснения — предрассудок… Дескать, все это само собой происходит, когда время придет. И странно, Костя тогда не мог даже обидеться. С одной стороны, вроде бы оскорбительно («с каких это пор он стал в дурачках ходить?»), а с другой — словечко это прозвучало так, словно Валя хотела сказать — «милый». Так он и расстался с ней, чего уж греха таить, в дурацком недоумении…
Сегодня, танцуя с Валей в клубе, Костя решил непременно поговорить с ней начистоту, а вот сейчас что-то вновь подсказало ему, что ничего путного из этого не выйдет. Пожалуй, будет похоже на то, как если бы он ей навязывался. Еще бы! Она же нынче — знатный человек, знакомств у нее уйма. В город чуть ли не каждую неделю ездит, за ней специально машину присылают, в газетах портреты и очерки печатают. Ну и пусть… У него тоже есть и гордость, и самолюбие, не лыком, небось, шит. Не любит — и не надо. Подумаешь…
Так размышлял Костя, а у самого ныло сердце от обиды на собственную несмелость и никчемность, потому что, в конце концов, если бы он был настоящим парнем, Валя, конечно, давно перестала бы отделываться от него шуточками. А он-то воображал, что может всё — понравиться любой девушке, поставить замечательный спектакль, поступить в институт, добиться в жизни всего, чего захочет. Не так-то это было просто, оказывается, и не с его характером и способностями мечтать о сияющих горизонтах.
— А вот что: поеду и все, — угрюмо заявил Костя. Нет, не поеду, — вдруг сказал он. — Тебя же там в президиум посадят, хвалить начнут, а я что же… В задних рядах буду отираться?
— Причем тут президиум? Тебя же в отдел культуры вызывают.
— Все равно не поеду. Нечего мне там делать.
— Ага, значит, тебе не нравится, что я в президиумах сижу.
— Пожалуйста, сиди на здоровье.
— По-твоему, я не заслужила? — серьезно и вкрадчиво спросила она.
Костя в отчаянии повернулся к ней.
— Ну, какая ты, Валя!.. (Он хотел сказать: «С тобой невозможно разговаривать», но сдержался). Я же совсем не о том. Мы с тобой не в первый раз встречаемся, и ты прекрасно знаешь, как я к тебе отношусь. Чего же придираешься?
— Это ты ко мне придираешься, а не я. Может, даже завидуешь? Мне ведь теперь многие завидуют, я знаю. Ну и пусть, мне это совершенно безразлично. Абсолютно!
— Валя! — вспыхнув, сказал Костя. — На черта мне завидовать, я же люблю тебя, пойми. А, да что говорить. Ребята вон смеются, спрашивают: когда, мол, на свадьбу пригласишь?
— А ты им что? — развеселившись, сказала Валя.
— Ничего. Глазами моргаю. А что я им, по-твоему, должен сказать?
— Ну… — сощурилась она, — сказал бы, что вовсе и не любишь, а так… время проводишь. Похвастался бы перед ними…