Сейчас в роще еще лежал снег, но не сплошь, а островками, день ото дня вытесняемый вытаявшей землей. Где-то в вышине зябко шуршали под утренним ветерком сосновые кроны, внизу похрустывал под ногами образовавшийся за ночь тонкий ледок, но все равно весна чувствовалась во всем: в солнечных бликах на стволах деревьев, в оживленном щебете воробьев, в оголившейся прошлогодней листве, занесенной из леса. Костя шел по тропинке и ногой раскидывал слежавшиеся кучки иголок и листьев. Они разлетались в стороны с сухим веселым звоном.
В этот праздничный день в больнице дежурила знакомая Косте фельдшерица Люся, и она, конечно, не могла отказать ему в свидании с Зинкой, хотя и знала, что для больной это нежелательно.
— Я только на две минуты, — заверил ее Костя. — Очень ей плохо?
— Температура высокая, вчера без сознания была.
— Антибиотики-то у вас, по крайней мере, имеются? — хмуро спросил он, надевая халат.
— Не у тебя же их будем занимать, — сердито ответила Люся.
— Нет, серьезно. Ежели что требуется — я достану.
— Ладно, иди. Предупреждаю — не больше пяти минут, а то еще врач заявится, попадет обоим.
Костя на цыпочках (хотя в этом не было никакой необходимости) прошел по коридору, осторожно открыл белую, без пятнышка, дверь. Наверное, халат беспокоил его — Костя вдруг заволновался и не сразу обнаружил Зинку. В небольшой комнате стояло три койки, но две пустовали, а крайнюю у стены справа занимала Зинка. Когда Костя увидел, что ее лицо прикрыто простыней, он невольно вздрогнул. И в ту же секунду Зинка, несмотря на слабость, порывисто откинула простыню.
— Это ты, Костя?
Он молча кивнул, подошел ближе.
— Садись. Вон стул…
Костя сел, с щемящим от жалости сердцем вглядываясь в ее покрытое жарким румянцем, похудевшее лицо. На миг он даже ощутил исходящий от нее жар на своих щеках.
— Ну, как ты? Может, спала, а я разбудил?
— Какой там сон… — слабо улыбнулась Зинка, подтыкая одеяло и поправляя простынь: она не хотела выглядеть в его глазах неряшливой даже в больнице. — Просто так лежала, думала…
— Получше сегодня?
— Конечно, лучше. Вчера, правда, совсем раскисла, а сегодня намного легче.
Костя опять кивнул, хотя не поверил ни одному ее слову. Он видел, как Зинка часто и трудно дышит, как бисеринки пота проступают на лбу, а щеки полыхают огнем… Он не знал, что ему делать — уйти ли сейчас, чтобы не затруднять больную разговором, или посидеть молча, попросив и ее не разговаривать. Но Зинка снова улыбнулась, на этот раз как-то смущенно, и сказала:
— А знаешь, о чем я думала?
— О чем же?
— Думала, придешь ты или нет… Мама была поздно вечером, премию мне показывала, а я так толком и не разглядела. А ты видел?
— Ага. Кофточка очень красивая. Говорят, китайская.
— Тебе понравилась?
Зинка попыталась повернуться на бок, чтобы удобнее было разговаривать и видеть Костю, но у нее ничего не вышло. Она виновато посмотрела на него и повторила попытку. Костя неуверенно обхватил Зинку вместе с одеялом и помог лечь так, как ей хотелось.
— Спасибо, а то я хуже ребенка стала, прямо зло берет. Такая уж я, видать, невезучая.
— А может, тебе вредно на боку лежать? И разговаривать тоже…
— Это почему же вредно? Нисколько не вредно, я же чувствую. Угораздило же меня шлепнуться в эту воду…
— Я тут во всем виноват.
— Вот еще! Не ты ведь пихал меня в лужу, сама полезла. Да и не в том дело. Прошлой осенью в полынью на реке провалилась и хоть бы что, а тут на тебе…
— Зина, тебе тяжело говорить…
— Ты торопишься? — вдруг холодно и вместе с тем испуганно спросила она.
— Нет, но может прийти врач, а Люся сказала — врач скоро придет.
— Ну и сиди, если не торопишься. — Зинка откинулась на подушку и прикрыла глаза. — Мне так лучше, понимаешь?
Она продолжала лежать с закрытыми глазами, и Костя понял, что Зинка ждет его ответа. Казалось, она даже притаила дыхание…
Костя чуть шевельнулся и взял ее горячую руку в свою ладонь. Горло ему сжала спазма, но он все-таки проговорил:
— Ты, главное, духом не падай… все будет хорошо.
— Я знаю… — Она слегка пожала ему пальцы. — Я скоро поправлюсь, вот увидишь. Но ты посиди еще немного.
— Конечно, поправишься…
Ему хотелось, чтобы она открыла глаза, потому что тогда он смог бы догадаться, о чем она думает, и в то же время его пугал ее прямой взгляд, в котором он читал почти все… Он вошел в эту комнату с чувством жалости и дружеского участия, но теперь Зинке этого было мало.