Милая, добрая Зинка! Если бы ты не была больной, такой беспомощной и доверчивой, как все было бы проще и легче — тебе и мне… Какая у нее горячая рука. А вот и пульс — тоненькая, чуть трепещущая жилка, соединенная невидимыми нитями с Зинкиным сердцем. Это его трепет слышит Костя в своей руке, а она биение Костиного сердца не слышит. А вдруг слышит и поэтому не хочет открывать глаза?..
— Зина, мне пора… — тихо произнес он.
Ее светлые ресницы дрогнули и медленно приподнялись. Взгляд Зинки был странно глубоким и признательным.
— Ты проверял мой пульс? Чувствуешь, какой он хороший? Я же говорила, что мне теперь совсем лучше.
— Да, я это тоже заметил.
— Но ты еще придешь сюда?
— Обязательно! Если хочешь, завтра утром.
— Конечно, хочу. А то кто еще придет? Одна мама… Валька же не догадается навестить. Да и некогда ей теперь.
Только на крыльце Костя задумался над последними словами Зинки, но так и не мог угадать, почему именно теперь Вале некогда — потому ли, что осталась одна на «елочке», или по той, другой причине, о которой Зинка, конечно, не могла не знать… Неужели Валя так и не зайдет в больницу? Да нет, быть этого не может.
Прикуривая, он вдруг ощутил на правой ладони невыветрившееся тепло Зинкиной руки, зачем-то прижал ладонь к щеке, смущенно оглянулся — не видел ли кто? — и ускорил шаги…
10
— Валюша, ты чем-то расстроена? Что случилось?
Как всегда, когда Анна Сергеевна разговаривала с дочерью, голос у нее был мягкий, даже чуть робкий, по-матерински участливый. И кто ее знает, быть может, именно это всегда и раздражало Валю.
— Да ничего особенного… С Николаем Егоровичем поругались, — небрежно ответила она, продолжая переодеваться.
— Опять? — вздохнула Анна Сергеевна.
— А что же делать, если он просто дуб толстокожий, а не человек?
Анна Сергеевна взяла было из стопки очередную ученическую тетрадь, но вдруг задумалась и еще тише сказала:
— В таком случае, Валюша, следовало бы обратиться к самому Федору Федоровичу…
— Мама! — резко повернулась к ней Валя. — Я же предупреждала, чтобы ты не вмешивалась в мои дела. Неужели, по-твоему, я сама не знаю, когда и куда мне обратиться?
— Да, конечно, ты не маленькая, но…
Анна Сергеевна не договорила, потому что Валя ушла в свою комнату и прикрыла за собой дверь. Вряд ли бы она договорила и в том случае, если бы дочь была рядом. В последнее время с ней вообще стало трудно разговаривать. Но думать Анне Сергеевне никто не мог воспрепятствовать, и она думала, думала наедине с бесчисленными ученическими тетрадями, и непонятная тревога охватывала ее материнское сердце.
Валя родилась в разгар войны, но ни тяготы самой войны, ни трудности послевоенных лет не оставили у нее никаких воспоминаний. И не только потому, что она была в то время еще ребенком. Просто ни тогда, ни позже в ее жизни не произошло ни одного события, которое врезалось бы в детскую память большой радостью или большой горечью. Потом она узнала о войне из книг, но и книги попадались такие, где было много романтики и подвигов и мало будничного труда и страданий. Вообще-то, конечно, в книгах было то и другое, все дело заключалось в Валином восприятии жизни: она не понимала и не любила всего того, что заставляло людей страдать, терпеть, унижаться.
Получилось так, что Валя до последнего дня даже не подозревала о давней и мучительной болезни отца. Когда он умер, ей было четырнадцать лет. Она как-то не ощутила его отсутствия, потому что в семье по сути ничего не изменилось. Как и прежде, мать души не чаяла в единственной дочери и все силы и помыслы устремляла на то, чтобы обеспечить Вале беспечальную жизнь. В этом она видела свой святой долг…
Но не об этом думала сейчас Анна Сергеевна… Она вообще редко вспоминала прошлое, может быть, потому, что считала его прожитым счастливо и безупречно. Да, ей не в чем было упрекнуть себя за прежние годы. Она делала для Валентины все, что могла, и даже больше, чем могла. И вот лишь недавно почувствовала себя бессильной. Это было страшно и непонятно. Валя пошла каким-то своим путем, живет какой-то скрытой, обособленной жизнью, и Анна Сергеевна уже не в силах ни вмешаться в эту жизнь, ни направить ее снова в желанное русло. Что ж, видно, девочка выросла, а она, мать, стареет с каждым днем.
Однако с тем, что дочь стала действительно взрослой и уже не нуждается в материнских советах, Анна Сергеевна в душе никак не могла согласиться. Это было свыше ее понимания.