Как можно быстрее начать сев, больше того — первыми засеять хотя бы пять-десять гектаров — эта мысль неотступно преследовала Светозарова, что бы он ни делал, с кем бы ни разговаривал. Он каждый день ездил по полям, искал подсохшие, пригодные для пахоты или культивации участки, увязая в грязи, лично пробовал, выдержит ли земля тяжесть трактора. Таких участков пока не находилось, но одно поле Светозаров сразу же взял на особый учет. То было красивейшее место — обширный косогор, полого спускавшийся к речке, километрах в шести от центральной усадьбы. По гребню косогора протянулся негустой лесок — молоденькие березки, осинник, ольха. Отсюда можно было разглядеть далекие деревни, подернутые тонким маревом испарений, забытую всеми церквушку на высоком холме и все поля окрест, не укрытые лесом. На много километров прослеживались капризные извивы протекавшей в низине речки, по берегам которой еще держались изумительной на фоне обнаженного черного леса белизны снежные островки.
Спрятавшись за гребнем от студеных северных ветров, косогор каждую весну первым подставлял свою грудь солнцу и в иные дни как бы дымился, выдыхая в воздух излишнюю влагу. Талая вода самотеком пробивала себе путь вниз, в речку.
В первый раз Светозаров приехал сюда 5 мая. Он поднялся по косогору от речки до самого гребня. В иных местах нога увязала по щиколотку, в других почва вполне сносно выдерживала человека. Хуже всего оказалась середина поля, полоса шириной метров в двадцать — там под сухой потрескавшейся коркой попросту было густое месиво. Федор Федорович не мог понять, в чем тут дело. Неужели здесь вода течет поперек косогора? Даже если и так, через пару дней все подсохнет. Скорей всего, он случайно попал на застойное место, ничего больше.
В тот же вечер Федор Федорович позвонил бригадиру второй бригады Филиппу Попову и приказал ему послезавтра утром пригнать один трактор с плугом на косогор. Попов, кажется, пробовал что-то оспаривать, но Светозарова отвлекли, и он сказал только: «Послезавтра поговорим…»
Уверенность в том, что наконец-то ему удастся развернуть сев и опередить других, не покидала Светозарова весь следующий день. Хорошее настроение не мог испортить даже звонок Дубровина и последовавший затем довольно щекотливый разговор.
Спросив Светозарова, когда тот думает начать пахоту, и получив ободряющий ответ, Дубровин вдруг сказал:
— Слушай, на тебя есть серьезная жалоба…
— От них, Петр Петрович, никто не застрахован. Особенно в нашем деле.
— Так вот, звонила мне вчера Валентина Лесукова. Надеюсь, знаешь такую, а?
Федор Федорович заметно побледнел и двинул креслом.
— Одну минутку, Петр Петрович… — Он плотно прикрыл ладонью трубку и сказал сидевшему в кабинете главному бухгалтеру: — Ты выйди пока, у меня серьезный разговор. Зайдешь после…
Тот пожал плечами и, сунув под мышку папку, вышел.
— Я слушаю, Петр Петрович.
— Так вот, Лесукова жалуется, что ей не создают нормальных условий для работы, больше того — нарочно создают трудности. (Кровь постепенно вновь начала приливать к щекам Светозарова). Вода, грязь вокруг скотного двора, перебои с кормами, а тут еще помощница заболела. Тебе известны эти факты?
— Нет, не известны, — твердо ответил Федор Федорович. — Никаких жалоб от Лесуковой не поступало, сам я в последние дни на ферме не мог быть, потому что… ну, вы знаете — почему, я уже говорил.
— Но у тебя же есть управляющий отделением, специалисты. Ты видел итоги работы доярок за апрель?
— Не успел, Петр Петрович. Просто не хватает на все времени…
— Надо успевать, на то ты и директор. Лесукова с первого скатилась на одно из последних мест. Выходит, беспорядки начались на ферме не сегодня и не вчера. А может, сама Лесукова иначе стала относиться к делу?
— Когда мы с вами были…
— Вот что, Светозаров, меня машина ждет, еду в заречные колхозы… Немедленно разберись в этой истории, накрути там хвост кому следует. Безобразие! В областную сводку теперь ваша «елочка» не попадет, а этим могут заинтересоваться. В мае вы должны ее вытянуть во что бы то ни стало. И давай поторапливайся с севом. Не может быть, чтоб у вас не было подсохших участков. Сам видишь — время уходит.
— Завтра начнем, Петр Петрович, слово даю.
— Я, наверное, не смогу у тебя побывать в ближайшее время, да и другие работники управления тоже. Все внимание — колхозам, там вовсе худо раскачиваются. «Мокрые» настроения, знаешь… Или, может, заехать, помочь и тебе?