А все дело было в том, что у Пети уже давно зудели руки, хотелось поскорее взяться за рычаги и показать, на что он способен. Ведь ежели он проедет, все будут знать: не кто-то другой, а именно Петр Тараданкин вспахал первые гектары.
Филипп Яковлевич вялым движением натянул на самые брови кепку и отошел в сторону, сел на трухлявый, продавившийся под ним пенек. Полное равнодушие ко всему охватило его, в груди было пусто и знобко. Он достал папиросу, не спеша закурил. Нет, не угроза снять с бригадирства испугала его. Оскорбительным было недоверие и подозрение в чем-то нехорошем — его, положившего все силы земле и машинам. Он их любил не меньше, чем людей, и уважал, пожалуй, тоже не меньше. Те сложные и умные машины, которые работали на заводах, а йена земле, не вызывали в нем зависти или особого восхищения. Другое дело, если бы их приспособить к земле с тем, чтобы помочь ей родить больше. Но и то, что было в его руках, радовало Филиппа Яковлевича. Никто лучше его не знал, какая это большая сила, если ею умело распорядиться. Вот и в эту весну каждый винтик любой машины осмотрен и проверен им лично, на все тракторы подобраны две смены механизаторов, подойдет срок — и они будут пахать и сеять круглые сутки, и пусть ему снесут голову, если хоть один трактор остановится в борозде из-за поломки…
А сейчас он остановится, и придется гнать второй трактор, чтобы вытащить Петра из грязи. Эх, Петро, Петро!.. Что ты с него возьмешь? А может, удастся ему проехать? Нет, это невозможно. Испытанное дело… Уж если директору не терпится, гектары ему нужны, можно бы пахать по самому угору, в крайности потом пересеять можно. А, не все ли равно! Такому начальству советовать — сам же дураком окажешься. И когда только такие ретивые директора выведутся? В районе сидел — нажимал, сюда приехал — то же самое. А ведь и земля теперь перед ним, вот она, любушка, сама подскажет, как с ней поступать…
Когда затарахтел, а потом, набирая силу, ровно и весело застучал трактор, Филипп Яковлевич беспокойно задвигал бровями, чуть выпрямился на своем пеньке и осторожно скосил в ту сторону потеплевший взгляд.
Петя резво выехал к кромке поля, и тут Филипп Яковлевич не выдержал.
— Стой! Куда ты на самое мокрое попер, дурья башка! — закричал он, позабыв, что Петя его все равно не услышит. Вскочив с пенька, сдернул с головы кепку и замахал ею, но и этот сигнал Петя, видно, не заметил. И тогда Филипп Яковлевич побежал трактору наперерез. Светозаров, шедший сбоку машины, удивленно остановился. Приглушил мотор и Петя, высунулся из кабины.
— Погоди, — запыхавшись, сказал Филипп Яковлевич и надел кепку. — Правее надо, тут на пяти шагах сядешь. Там вроде потверже. Держи за мной.
Обрадованный Петя юркнул обратно и, притормозив правую гусеницу, развернулся. Теперь и Светозаров пошел впереди машины, рядом с бригадиром. Легкая усмешка скользнула по его сочным женским губам и тотчас исчезла.
Проехали метров тридцать, и тут Филипп Яковлевич предостерегающе поднял руку, двинулся дальше один. Светозаров пошел за ним. Ноги стали вязнуть чуть глубже, однако влаги не было. «А ведь это и есть опасное место. Чепуха, пройдет. Да и старик теперь убедился, что пахать можно, — удовлетворенно подумал Светозаров. — Любопытно все же, чего это он вскочил? Ведь если пройдет, чем он будет оправдывать свое глупое упрямство? Сам себя топит».
Филипп Яковлевич, не глядя на Светозарова, жестом подозвал его к себе.
— Дальше нельзя. На глаз вроде бы ничего, а я вам говорю — не выдержит.
Упрямство бригадира не на шутку разозлило Светозарова. Все-таки, значит, пытается доказать свою правоту. На испуг хочет взять. Ну, этот номер не пройдет. За мальчишку он его считает, что ли?
— Не морочьте мне голову, Попов! Опасное место мы уже прошли. Уходите, если боитесь, проедем без вас.
— Говорю вам — понапрасну посадите машину.
— Хватит. Уходите!
— А, черт! Пожалеете, товарищ Светозаров. А еще агрономом считаетесь. Стыдно!
Филипп Яковлевич плюнул и в бессильной ярости сам махнул Пете рукой.
Трактор медленно пополз вперед, волоча пятикорпусный плуг, выворачивая влажные, ноздреватые, отсвечивающие глянцем пласты земли. Присев, Филипп Яковлевич сбоку пристально следил за гусеницами, сердце его трепетало за каждый сантиметр металла, погружавшийся в почву. «Дай бог, если бы прошел. Эх, если бы прошел!» — сдерживая дыхание, шептал он и в то же время знал, всем опытом старого механизатора знал, что этого быть не может…
Трактор протащился еще с десяток метров от того места, где недавно спорили Попов и Светозаров, и безнадежно забуксовал. Какое-то время все его тело сотрясала мелкая надсадная дрожь, потом мотор заглох, и вспотевший от растерянности Петя спрыгнул на землю. Под взглядом бригадира он заюлил глазами и бестолково засуетился вокруг машины. Ждал, что вот сейчас Филипп Яковлевич обругает его последними словами, и заранее был готов примириться с любым наказанием, кроме одного — снятия с машины. Но бригадир молчал.