И тут Петя не выдержал.
— Филипп Яковлевич, виноват! — чуть не плачущим голосом заговорил он. — Делайте со мной, что хотите, только оставьте на машине. Я докажу, честное слово…
— Ладно, не оправдывайся, — мрачно сказал Филипп Яковлевич. — Я сам виноват, что допустил этакое безобразие. — Он повысил голос. — Но уж впредь не допущу, не надейтесь. Отцепляй плуг…
Светозаров стоял по другую сторону трактора и тупо смотрел на закрутевшую коричнево лоснящуюся грязь, облепившую гусеницы…
16
Ночью неожиданно выпал первый весенний дождь, недолгий, но буйный, с погромыхиванием. Выйдя спозаранок на улицу, Валя пошлепала прямо по лужам на ферму. Потом пошла по обочине, поминутно оскользаясь. Это действовало на нервы. К тому же Валя не выспалась — уснула уже под утро, когда в сараях началась первая перекличка петухов. То же самое было и вчера. Такое «дурацкое», как она выражалась, состояние выводило ее из себя, делало смешной в собственных глазах. «Не хватает только валерьянки», — иронизировала Валя над собой.
Однако в душе ей было не до смеха. Горечь, озлобление и безысходная пустота царил и в ее душе, отгоняя сон и былую уверенность.
К доильному помещению Вале пришлось добираться обходным путем. Здесь ее встретили пунцовый от возмущения дядя Ваня и хмурый, с квело обвисшими усами Пасько.
— Видела? — ткнул в дверь пальцем дядя Ваня, имея, очевидно, ввиду выгульную площадку у скотного двора. — Болото! Как я, к примеру, коров к тебе доставлю? Сам по уши и они по рога?..
— Там и до колена не наберется, не ври, — пробасил Пасько.
— А этого мало тебе? — набросился на приятеля дядя Ваня. — Может, ты коров погонишь, рост у тебя с удилище, а я тут посижу? Милости просим, я с моим удовольствием.
— Небось, не завязнешь, грязь весной легкая.
— Шлаку не привезли? — спросила Валя.
— Черта с два! — сбавив тон, махнул рукой дядя Ваня. — Как ты велела, я пошел вчера к Егорычу, а он говорит: у меня одна машина, как перст, да и та в ремонте. И верно, надсадили ее за зиму так, что еле по ровному ходила. Ей и целоможной на нашу горку ни за что бы не взобраться. Егорыч опять звонил директору, а тот говорит, что, мол, свободных машин у него нету.
— Николай Егорович звонил Светозарову? — Валя машинально теребила концы косынки, взгляд у нее был какой-то отсутствующий. Хотя она и смотрела на дядю Ваню, но вряд ли видела его.
— При мне разговор шел. Так они насчет шлаку и не договорились, на сев перешли, а тут и шлаку-то немного надо. Середину бы только засыпать, а с краев я сам бы канавки прокопал.
Валя устало опустилась на скамейку, потухшим голосом произнесла:
— Ну что ж, раз так, отменим утреннюю дойку.
— Да ты что, девка? — хохотнул дядя Ваня, но тут же осекся. — Ты это всерьез?
— Я не буду доить…
Дядя Ваня суетливо поелозил руками, бесцельно потоптался перед Валей и с тревогой спросил:
— Это как же так? Сроду не бывало… Погоди, на тебе лица нет. Может, ты заболела, а?
— Нет, я здорова. Но я не могу больше так…
— Э, Валюша, такое ли в жизни бывает! Вот, помню, раз на фронте — дождина такой шпарит, что не продохнешь, ветер насквозь прохватывает…
— Ты это уже рассказывал, — вставил Пасько.
— Ну и что? — огрызнулся дядя Ваня и, повернувшись к Вале, расплылся в улыбке. — Одним словом, Валюша, ерунда все это. Как умные люди говорят, знаешь? Упади в грязь брюхом, да не падай духом… Там и грязи-то вершок, курица перебредет, а корова же не курица, верно? Сейчас я их к тебе доставлю поэтапно, как миленьких, и ты их обработаешь в два счета. А иначе канитель же получится, да и совхозу убыток…
Валя молчала.
— Ну я пошел, — выжидательно косясь на нее, сказал дядя Ваня. — Заводи свою тарахтелку, Паисий Христофорович…
Валя медленно поднялась со скамейки, и обрадованный дядя Ваня по-молодому выбежал на двор…
Это была тяжелая дойка. Нет, не только потому, что коровы приходили в зал по колено в грязи, с измочаленными хвостами, с которых при каждом взмахе грязь разлеталась во все стороны. Приходилось подолгу обмывать из шланга каждое вымя, прежде чем надеть на соски стаканы. Это было утомительно и нудно, и Валя не раз бросала работу, стояла несколько минут в своей траншее, опустив руки, уставившись невидящим взглядом в одну точку. Потом требовательное мычание возвращало ее к действительности, и она вялым движением снова бралась за шланг.