Ей казалось, что она находится здесь уже два часа, а коровы шли и шли, словно их собрали сюда со всех ферм совхоза. Несколько раз прибегал дядя Ваня, суетился на площадке, шутил, пробовал даже придерживать хвосты у особо нетерпеливых животных, потом отходил в сторону. Издали озадаченно наблюдал за Валей, качал головой и понуро шел за следующей партией коров. В одну из передышек заглянул к Паську, попросил у него папиросу, прикуривая, недоуменно сказал:
— А Валька-то, брат, не того… Смутная какая-то. Может, дома что не ладно? Твоя Прокопьевна ничего не слыхала?
— А что у нее дома может быть? Вчера только видел Анну Сергеевну — жива-здорова, улыбается даже…
— Да, дела… — задумчиво протянул дядя Ваня. — Значит, тут другая загвоздка. Я ей не сказал, и ты, смотри, не брякни сдуру, а только после того телефонного разговора Егорыч мне и говорит: «Видал? Светозарову своему любезному нажаловалась. Ну, вот и пусть он ей шлак возит…» Понял?
— А кому же ей еще жаловаться? Директор же…
— Ни хрена, значит, ты не понял, а еще механик… Уж на что твоя Прокопьевна дошлая на всякие сплетни, а и ей, видать, уши ватой залепило…
— Ты личностей не касайся, — предупредил Пасько.
— Подумаешь, личность… Не сообразишь, почему сюда Костя перестал ходить?
— А зачем мне надо соображать. Не ходит и не ходит, мне-то что? У всякого своя квалификация.
— Ладно, — мрачно, с убийственной презрительностью сказал дядя Ваня. — Бузуй тут… Соображай, одним словом. А еще папиросы курит.
Вконец расстроенный, он швырнул окурок под ноги Паську и вышел.
С трудом превозмогая усиливавшуюся вялость, Валя кое-как подоила последнюю группу коров. Аппараты промывать не стала. Когда сняла халат и повесила его рядом с Зинкиным халатом, почувствовала некоторое облегчение. Дядя Ваня услужливо полил ей из шланга на руки.
— Сходи отдохни, а я тут площадку живо обчищу, — говорил он, тщетно пытаясь заглянуть Вале в глаза. — О чем задумалась-то? Брось. Ежели о каждом типе… словом, ежели по работе так переживать, то никакого терпения не хватит. Все образуется. Я вот сегодня к Егоровичу пойду и договорюсь насчет машины. За грузчика сам сяду.
— Значит, Светозаров сказал, что у него нет машин?
— Сказать-то сказал, да только кто же поверит? Это во всем-то совхозе не нашлось бы! Быть этого не может.
— А еще что он говорил?
— Ей-богу, не знаю. Все больше о севе…
— А Егорович что ему про меня сказал? — настойчиво допытывалась Валя и теперь уже требовательно и пристально смотрела на дядю Ваню.
Дядя Ваня смешался, невольно отвел глаза, отколупывая на рукаве подсохший шлепок грязи.
— Говори же! Я ведь догадываюсь…
— Да ничего такого особенного вроде бы не говорил… Ну, сказал, что ты зря в панику ударилась, оскорбила кого-то. А кого ты могла оскорбить, скажи на милость?
— Могла, ты меня не защищай…
— По делу да промеж своих какое может быть оскорбление?
— Чем сейчас коров кормить будешь? — внезапно переменила разговор Валя, уже собравшись уходить.
И снова дядя Ваня замялся, хотя и на короткое время.
— Найду чем, — с деланной бодростью проговорил он. — Подвезут, небось, до обеда еще не скоро…
— Что ж, хорошо, — спокойно сказала Валя и открыла дверь.
От удивления дядя Ваня втянул голову в плечи до самых ушей.
«Чего же тут хорошего? То ли подвезут, то ли нет, черт его знает… Хотя, конечно, должны подвезти. Да кое-какой запасец у меня на чердаке имеется. А любопытно — кого же она могла оскорбить? Девка она, известно, бойкая, да не в том суть. Нет, голубушка, это тебя оскорбили, вот что… Вознесли до небес, на карточки с тобой снимались, закружили голову, а теперь, мол, сама выпутывайся. Дескать, на ноги тебя поставили, об чем еще разговор? Теперь других будем ставить, славу наживать… Так-то оно так, да только одно забыли: Вальке-то едва восемнадцать стукнуло… В эти-то годы и я, помню, на ногах худо стоял, хоть и из крепких считался…»
17
Валя плохо помнила, как она очутилась возле конторы сельпо. Она шла домой и где- то в глубине души радовалась, что в этот час мать на уроках — значит, не будет лишних расспросов. Ах, мама, мама, когда же Ты начнешь что-нибудь понимать, кроме арифметики и грамматики. Так, наверно, и пройдет твоя жизнь за тетрадями да двойными рамами…