Однако Костя не встал и не ушел, а продолжал не спеша затягиваться папиросным дымком, поглядывая то на крыльцо, то на тропинку, выходившую из леса. Кругом было тихо и безлюдно. Конечно, Валя еще не вернулась, да и вообще неизвестно, вернется ли сегодня. Наплевать ей на все! Свое удовольствие дороже…
Но Валя вернулась… Еще не заметив ее, Костя вздрогнул от неясного предчувствия и инстинктивно откинулся за ствол березы. Валя прошла от него в двадцати шагах. Она почти бежала, словно за ней гнались. Сперва Костя так и подумал, потому что вид у Вали показался ему по меньшей мере странным. Даже в профиль было видно, что она чем-то взволнована, может быть, напугана. Пальто расстегнуто, косынка повязана кое-как, волосы выбились на люб.
Костя не успел сообразить, что все это могло значить, как Валя уже перемахнула через ограду, пересекла двор и скрылась в сенях школы.
Он не двинулся с места, задумавшись. Достал новую папиросу. Разминая, порвал ее, отбросил в сторону, снова полез в карман… Да, тут что-то не то. Отчего же Светозаров не захотел проводить ее до самого дома? Мог бы просто на машине подвезти. А Валя-то какова! Вот тебе и гордая! Неприступная! Знатная!.. Видимость одна — вот что она такое. Что ж, теперь можно поставить точку. Дальше все известно заранее: свадьба, чашки-ложки, дети, семейный уют и тому подобная идиллия. Ясное дело, на ферму директор молодую жену не пошлет. Так что невелика потеря, ежели завтра Валя на работу не выйдет. Зря дядя Ваня беспокоится.
Можно было уходить, но Костя почему-то медлил. Много позже он понял — почему: несмотря на все горькие и злобно-ревнивые, смешанные с жалостью к себе мысли, он все еще на что-то надеялся, не был до конца убежден, что Валя для него потеряна навсегда… Казалось, все было донельзя очевидно — и все-таки не верилось. Не хотелось верить. Прежняя, самая светлая мечта, которой Костя долгое время жил, упрямо не желала умирать, хотя и становилась уже почти одним воспоминанием…
Однако скрываться и подглядывать было уже глупым ребячеством. Не касаясь руками, Костя перепрыгнул ограду и развалисто, помахивая веточкой, пошел через двор к калитке. Пусть даже Валя заметит его в окно — наплевать. Да где ей! Сидит, поди, перед фотокарточкой Светозарова (наверняка подарил — без этого какая же любовь!) и в мыслях возносится в заоблачные высоты. Давай, давай…
Он уже проходил крыльцо, когда услышал за собой тревожный, дрожащий голос:
— Костя! Погоди!..
С крыльца, суетясь, прижимая к груди ладони, спускалась Анна Сергеевна. Глаза ее были припухшими от слез, губы нервически вздрагивали.
Костя шагнул ей навстречу.
— Что такое, Анна Сергеевна? Что-нибудь случилось?
— Случилось, случилось, дружок. Валя-то моя… Нынче на работу не пошла, я от людей узнала, а теперь вот прибежала и лица на ней нет. Трясет ее как в лихорадке, а что там случилось — никак не добьюсь. Ты бы зашел, Костя, а?
— Я там не нужен, Анна Сергеевна, — холодно сказал Костя. — Да вы не волнуйтесь особо, через полчаса ваша Валя улыбаться будет.
— Ой нет, Костя, ты меня не успокаивай. Уважь свою старую учительницу, зайди к Валюше, поговори с ней. Вы ведь друзьями были, как же можно? Я тебя очень прошу.
Сколько Костя ни отговаривался, Анна Сергеевна не отступала от него. «Дернуло меня через двор идти», — запоздало подумал он и с неохотой побрел в дом.
А когда Анна Сергеевна открыла перед ним дверь Валиной комнаты и почти втолкнула его туда, Костя махнул на все рукой: «Ладно, я ей выскажу. Людей же подводит — это ей игрушка? Выскажу и уйду…»
Валя лежала ничком на кровати, сняв лишь пальто и ботики. Заслышав скрип двери и робкие шаги, Валя с досадой сказала:
— Мама, я же тебя просила — дай мне побыть одной.
Костя оглянулся, но Анны Сергеевны уже не было. Тогда он довольно уверенно проговорил:
— Валя, это я, Костя…
Она стремительно повернула к нему голову и приподнялась на локте.
— Ты? Зачем?
Сердце у Кости дрогнуло. Валя показалась ему похудевшей и подурневшей, словно после болезни, а ведь он так привык видеть ее неизменно решительной, насмешливо самоуверенной, полной сил. Теперь на него смотрели испуганные, поблескивающие от слез глаза, губы вздрагивали.
«При радостях люди, по-моему, иначе выглядят, — мелькнуло у Кости в голове. — Любопытно все же, с чего это ее так перевернуло».