Этого Валя не знала. Ей предстояла самая длинная в ее жизни бессонная ночь…
В трудные и мучительные минуты мы хотя бы мысленно обращаемся к любимому человеку, зная, что найдем у него если не мудрый совет, то искреннее сочувствие и тепло сердца, которого не заменить ничем и которое возрождает веру в себя, в добро, в жизнь. У Вали такого человека сейчас не было.
23
Наутро Валя на ферму не пришла… Костя был подавлен и зол, но по возможности скрывал от дяди Вани свое беспокойство. Дома у него произошел резкий и неприятный разговор с отцом, неприятный главным образом потому, что формально отец был прав, а Валя не права. Защищать ее оказалось трудным и щекотливым делом. А теперь, когда выяснилось, что Валя не передумала и, видать, не собирается приниматься за работу, Костя с раздражением говорил себе: а стоило ли защищать? Она устраивает личные делишки, а тут за нее думай и переживай…
Они закончили утреннюю дойку в девятом часу. Как и вчера, дядя Ваня умудрился промокнуть так, что Костя не выдержал, невесело пошутил:
— Взять бы тебя покрепче в охапку да выжать — то-то бы воды натекло.
— Дурачье дело не хитрое, — проговорил тот, прибираясь в траншее. — Давай заодно промоем аппараты, а то как бы они вовсе не закисли.
— Давай, — вяло согласился Костя.
Они промыли аппараты, уложили их по своим местам. Кряхтя и охая, чего за ним сроду не замечалось, дядя Ваня, словно на физзарядке, дважды согнул и распрямил спину, пошел сушиться. Костя сел на порожек котельной, закурил.
— А скажи, Костя, — внезапно спросил дядя Ваня, — что бы мы с тобой делали, ежели бы «елочки» не было?
— Ничего не делали бы, — пожал Костя плечами. — Доярки доили бы вручную, только и всего.
— Так-то так, а в какую бы это копеечку влетело совхозу? И сколько бы баб мучилось над этими животными, каких мы сегодня вдвоем обработали, а Валентина и одна бы справилась?
— Чудак ты, Иван Петрович. Кто же спорит, что «елочка» выгодна?
— Да вроде бы никто, в том-то и гвоздь, — задумчиво качнул головой дядя Ваня. — А посчитай, сколько их в районе? Одна пока. Вот я и раздумываюсь: чего же проще? Раз выгодна, тащите ее в каждый колхоз! Стройте! Запрягайте ее, любушку… Так нет! Не строят. Почему это, а?
— Ну, как тебе сказать… Они же недавно появились, промышленность маловато выпускает, да и дороговаты эти «елочки» для иных колхозов.
— Пожалуй, что так, а все же… В руководителях, по-моему, главная причина. Завели одну и рады: у нас, мол, тоже передовая техника есть, не отстаем, в ногу с другими-прочими маршируем. Да и про одну-то сейчас забыли. Школу Дубровин обещал организовать, а где она? Да теперь и со школой совестно высовываться — на последних местах идем. И между прочим Светозаров тоже в холодке отсиживается, а ведь мы — хозяйство опорно-показательное. Кругом непорядок получается…
У Кости не было никакого желания продолжать этот разговор, хотя в другое время он охотно поддержал бы его. Рассчитывая пресечь неуместную словоохотливость Ивана Петровича, Костя язвительно заметил:
— Критиковать, дядя Ваня, легче, чем делать.
Результат получился прямо противоположный.
— А я что, небо копчу да траву топчу? — вскинулся Иван Петрович. — Ежели меня поставили на должность, опрашивай по всей строгости — отвечу. А то водятся такие тяжкодумы в больших чинах, что лишних хлопот боятся, одно у них на уме — как бы на кресле удержаться. И у нас так бывает: горяч почин, да скоро остыл. Ладно, приедет Дубровин, я его допрошу, как насчет «елочек».
— Тебя бы референтом к нему, — невольно улыбнулся Костя.
— Кем, кем? Что-то я не дослышал…
— Ну, консультантом, советчиком, что ли…
— А я и так кому хошь посоветую, ежели понадобится. Не смотри, что я простой скотник… Ты завтракал?
— Не успел, — признался Костя.
Дядя Ваня снял с гвоздя изрядно потертую, с дырочками на уголках, сумку из-под противогаза, вынул оттуда хлеб, соленые огурцы, вареную картошку.
— Садись, перекусим. Картошку страсть люблю, вот только остыла, поди.
— Можно молока взять, вон бидоны стоят.
— Э, не стоит, — поморщился Иван Петрович. — Без него обойдемся.
— Тебе что, жалко? — с удивлением спросил Костя.
— Жалко, не жалко, а надоили-то мы е тобой даже поменьше, чем вчера. Ну и… не стоит. Чай, не ребенок грудной, потерпишь.