Обида
Летчик ехал на работу в тяжелом настроении. Ком обиды стоял в горле, в мозгу проявлялись, вертелись и рушились обрывки несуществующего, воображаемого спора, какие-то упреки и оправдания... И над всем этим поднималась тихая злость.
Вылет на сегодня был запланирован не с раннего утра, суббота, можно было чуть поваляться в постели. Жена сладко спала после вчерашнего долгого сидения перед телевизором, и ему не хотелось ее будить, но привычка рано вставать подняла его.
Он тихо встал, привел себя в порядок, попил чаю, и тут в кухню вошла заспанная жена. Глянула в окно, зябко поежилась: ветер гнул деревья, срывая желтые листья, на земле блестели лужи после недавнего дождя. Холодно на улице. А в доме тепло и уютно... она подняла кулачки к плечам, зевнула и длинно, сладко потянулась. Под ночной рубашкой рельефно проступили молодые, упругие прелести.
Его внезапно пронзило острое мужское желание. Сердце гулко заколотилось, холодок сжал все внутри живота... Он вскочил и протянул руки, чтобы обнять любимое тело.
- Отстань! - она капризно оттолкнула его руками в грудь. - Мы же договорились: перед вылетом нельзя! - Подумала и добавила: - От греха. Вот вернешься... - она протянула паузу, - тогда... посмотрим.
Он попытался настоять. Она гневно сверкнула глазами, уперлась. Пристал... Опять то же самое...
Чисто мужская обида захлестнула его, он сорвался, быстро одеваясь, наговорил глупостей, хлопнул дверью и так и поехал на вылет, давясь незаслуженным оскорблением.
Ну, подумаешь - жена не допустила к себе. Казалось бы, плюнь, бывает: мало ли что, не с той ноги встала. Вечером допустит. И мелкая эта обида забудется и канет, затопленная молодой обоюдной страстью.
Нет, не проходила обида. И когда проходил санчасть, и в штурманской, и на метео, и уже на самолете - перед глазами вставали набухшие соски под ночной рубашкой, и желание так же ворочалось холодком в животе, и ком обиды так же стоял в горле, и от злости сжимались кулаки.
Он злился на себя, на жену, на нескладную жизнь, на неустойчивую погоду, на нерасторопного второго пилота, на потряхивающий двигатель. Все складывалось не так. И он понимал, что в этот раз все складывается не так потому, что жена уперлась в своем суеверии и обидела его отказом.
Как бы все было прекрасно, если бы она утром не оттолкнула его. Шел бы на вылет удовлетворенный, окрыленный чувством своей мужской состоятельности, - мужчина, кормилец, защитник, командир, принимающий в воздухе сложные решения, оберегающий жизнь своих пассажиров, шел бы как человек - хозяин жизни!
А теперь, оплеванный, он смотрел на мир равнодушно. Не хозяин жизни, а проситель. За что?
Рейсов в этот день было два, и весь первый рейс обида ощутимо мешала работать. Он гнал от себя грустные мысли, отвлекался на решение задач полета, толкался с пилотами в АДП, смеялся над анекдотами... а внутри сверлило и сверлило: "не мужик, баба помыкает, ну что ей стоило..."
Весь мир вокруг как бы отошел на задний план и утратил часть своей значимости. Обида исказила реальное восприятие действительности; он несколько раз ловил себя на мысли, что отстает в реакции, задумывается, а потом неуклюже шевелится, уже вдогонку, невпопад... и посадки какие-то корявые...
Погода не баловала: ранняя осень принесла циклоны, с ветрами, зарядами дождя, низкой облачностью, туманами; уже пробрасывало снежок, и лужи по утрам затягивало тонким, как целлофан, льдом.
Нынче с утра подошел холодный фронт, в воздухе болтало, облачность прижимала самолет к позолоченной заморозками горной тайге, а когда машина влетала в заряд ливня со снегом, несколько минут приходилось пилотировать по приборам в серой мгле. Потом самолет снова выскакивал в светлый мир, и по глазам больно било осеннее солнце, на секунду пронзавшее лучом рвань облаков.
Он подумал, что в его жизни вот так же: мгла, мгла, потом ярко сверкнет, больно ударит по глазам... и снова мгла.
Иногда они разговаривали на эту тему - через силу: жена не любила разборок и старалась их избегать. Как все жены пилотов, она была суеверна и свято полагала, что какие-то ритуалы оберегают мужа от полетных невзгод. Одним из таких ритуалов в ее понимании было - "не грешить" перед вылетом. А так как вылеты на Ан-2 бывали практически ежедневно, ритуал стал привычным.
Он был лишен возможности удовлетворить утреннее желание, самое острое, когда отдохнувшее тело отзывается каждой клеточкой. А вечером, после полетов, иногда приползал домой чуть живой от усталости...
За штурвалом мысли вяло ворочались в голове. Снова и снова вставала перед глазами утренняя картина: прекрасное молодое тело, в утренней свежести... и - запрет, оскорбление размолвка... мгла.
Ей, видимо, не надо... Ей не хочется, что ли. И что - вот так всю жизнь?
И тихой змеей выползало из потаенного уголка подозрение: "А может... другой?" Он гнал эту подлую мысль. Он видел, что жена любит его, старается оберечь, верит в ритуалы... а душу-то, живую душу - гнетет.
Он стал последнее время потихоньку попивать.
Второй вылет был после обеда. Надо было развезти почту по нескольким поселкам; заодно с почтой летело и несколько пассажиров. После второй посадки, когда большая часть почты разошлась, пассажиры заняли все лавки по бортам - полный комплект: двенадцать человек, да еще ребенок на руках. Лету до следующей деревни полчаса, по пути надо пересечь реку, а за нею стоит гряда холмов и горушка, которая является господствующей высотой по трассе.