Но это еще полбеды.
А вот привелось нам узнать, что в соседнем дендрарии выросло такое же Удивительное дерево и будто туда собираются приглашать консультантом по окружению заботой этого самого Директора.
Вот что страшно.
Комариная клятва
Вечер был. Сверкали звезды.
Комары летали. Кусались.
Одного словили.
Запищал Комар, застонал, ну лапки ломать. По колени в слезах. Пощады просит:
– Да что вы, граждане! Да это ж такая ошибка!.. Да это вы меня, верно, за малярийного приняли, за анофелеса! А какой же я анофелес? Я же самый что ни на есть обыкновенный комар! Брюшко у меня как? Брюшко у малярийного – под углом или даже, простите, вертикально. А щупики нижних челюстей? Вернейшая ведь примета! У меня, видите, щупик короче хоботка! А у амофелеса проклятого щупик хоботку равен. Это вы хоть у кого проверяйте, всякий скажет, что не вру. Хоть в справочник загляните, хоть в «Жизнь животных»…
– Однако, – сказали Комару, – кусаешься! Зуд от твоих укусов несносный. Житья от тебя, Комар, нету.
– Так ведь я всю жизнь только и делаю, что стараюсь не очень больно кусать. А с сего числа слово даю и вовсе не кусаться! Хотите, расписку напишу? Пожалейте меня, разнесчастного Комара, многосемейного…
– Многосемейного? – спрашивают. – Да неужто ты многосемейный? Мы этого не знали, что ты многосемейный.
– Не верите? – заливается Комар слезами. – Да вы вон в ту лужу гляньте, сколько в ней личинок плавает, все мои!
Пошли проверять. Видят, верно, личинок видимо-невидимо. Может быть, миллион, может быть, и того больше.
– А что же, – сказали, – а может, и верно, попробовать его отпустить, поскольку он, во-первых, действительно обременен семьей, а во-вторых, согласен дать расписку?
Комар ужас как разволновался.
– Ах! – говорит. – Как же я вас покорнейше благодарю! Дай вам, – говорит, – бог за вашу доброту здоровья, а деткам вашим всем быть генералами, да лауреатами, да академиками! Зарок даю не кусаться. Давайте мне бумагу, давайте мне самопишущее перо, сейчас я документ буду подписывать.
Разгуделся Комар, раскричался, лапками по письменному столу стучит, глазами сверкает. Видят, очень искренний Комар. Выпустили его из щепоти, дали бумагу, самопишущую ручку.
– На, подписывай!
А он как вопьется в чью-то руку, да и был таков.
– Ах ты, проклятый, ах ты, клятвопреступник! Лови его!..
Попробуй поймай!
Стакан воды
Случилось в одном довольно большом городе, в одном довольно большом учреждении некое совещание. Не то план утверждали, не то ошибки признавали, не то еще что-то в этом роде. В данном случае это никакого значения не имело.
А имело значение то, что в этом учреждении на совещаниях, заседаниях и тому подобных ассамблеях ораторам подавали чай с лимоном.
Мы, обратите внимание, отнюдь не против, чтобы подавали чай с лимоном. У нас совсем о другом разговор.
Служил, видите ли, в том учреждении один растущий работник, которого по заслугам и начальство и сослуживцы жаловали. Назовем его для удобства Сидоровым, Рос тот Сидоров не по дням, а по часам, и все предсказывали ему в самом ближайшем будущем серьезное и, заметьте, заслуженное повышение в должности.
И оратор он был неплохой.
Так вот, пришла на том совещании очередь выступать Сидорову. Похлопали ему в зале. Похлопали в президиуме. Начал Сидоров свою толковую по содержанию и интересную по форме речь.
Между тем появляется из-за кулис (совещание происходило в клубе) дежурная официантка и выносит товарищу Сидорову причитающийся ему как оратору стакан.
Но не такой, как предыдущим ораторам, не с чаем и лимоном, а с самой что ни на есть обыкновенной кипяченой водой.
Зашептались многие рядовые участники совещания:
– Заметили? Сидорову – и вдруг простую воду!.. Интересно!..
Зашептались и в президиуме:
– Ох, братцы, тут что-то не так! Дыма без огня не бывает!
Да и сам Сидоров, на что бесстрашный был человек, как увидел, что ему официантка подала, побелел, ослабел, что-то такое довольно несусветное забормотал, всю свою продуманную речь свалял комом, до конца не договорил, махнул рукой и сошел с трибуны без единого аплодисмента. Да и хлопать за такую речь, по совести говоря, нечего было.
Так и сник товарищ Сидоров. И никто ему больше не хлопает. Да и выступать он сейчас стал не в пример реже и совсем не так толково, как в былые, чайные времена. Уверенность потерял в себе, что ли.
Третий месяц предъявляет он всем встречным и поперечным справку от шеф-повара, что подана была ему вместо чая вода не по какому-нибудь особому замыслу, а просто потому, что не хватило заварки. Но никто ему не верит. Да и сам он, между нами, конечно, не очень этой справке верит.