Сказано – сделано. Выставили тело на самом центральном рынке. Народ собрался всякого пола и звания, интересуется этой нравственной панорамой. А сыщики – зырк-зырк глазами. Ищут, какая баба себе на горе заплачет.
Час прошел, другой. Никто не плачет. Прямо хоть плачь. И вдруг сыщики замечают отрадную картину: одна женщина крепилась-крепилась, да как вдруг обольется слезами! В три ручья. Ее, конечно, моментально р-раз за шкирку – и к визирю.
Учинили допрос. Божилась та женщина, клялась: незнаком ей тот безголовый, совершенно чужой ей человек. Никакой он ей, тем более, не муж.
А плакала? Все видели – плакала. А почему плакала? А ей стыдно было признаться: она потому слезы лила в таком количестве, что не у ее мужа, несносного тирана и алкоголика, голову отрубили. Подумать только, как это было бы кстати! Она и плакала на весь базар как раз по этой чисто бытовой причине. Но не смогла она в этом признаться, и поэтому ей на всякий случай тоже отрубили голову.
Мораль: чужому счастью не завидуй.
Лев и зайцы
Ослабел с годами Лев. А тут еще сквозняком его продуло. Поднялась температура, кашель замучил. Забрался Лев поглубже в пещеру. Лег помирать.
По древнему лесостепному обычаю собрались в связи с этим возле пещеры представительные делегации от всех видов зверей – и хищных, и съедобных. Но по случаю исключительности момента хищные нехищных не трогали. Обычай не позволял. Так что и от зайцев пришли представители, и от ланей, и от коз, и никто их не трогал. Уж очень момент был торжественнотраурный: такая особа – и вдруг, знаете ли, умирает, как Баран какой-нибудь или, извините, Корова!
Стояли звери тихо, не толкались, печально вздыхали.
Зайцы, те даже плакали. Очень им было Льва жалко. Небось не Заяц какой-нибудь, а Лев!
Рядом с ними волки устроились. Им тоже ужас как грустно было: совсем близко – лапу протянуть! – завались зайчатины, а трогать ее не моги: не тот момент. Вот помрет Лев, тогда хватай, только поворачивайся. И это будет весьма похвально, потому что поминкам по Льву нет ничего созвучнее, чем рагу из Зайца.
Закон. Против закона не попрешь.
По тому же закону положено было царям, и царям зверей тоже, перед кончиною принимать схиму, чин монашеский. Следовательно, и имя менять.
По сему случаю ждали из всех монастырей архимандритов.
А пока черное духовенство постепенно собиралось, Лев занялся критическим осмыслением пройденного им жизненного пути.
Думал он, думал и только диву давался. Сперва про титул. Ведь как смешно выходило. Пока молод был, да и когда в совершенных летах пребывал, как-то не случалось ему задумываться, по какой такой причине ему присвоили гордый титул «царь зверей». Присвоили – и ладно. Значит, так надо. Небось Лягушке не присвоили. Или даже Бегемоту.
К тому же он не сам так себя назвал. Еще и тятю его, покойника, и деда всю жизнь царями величали. И никто никогда не возражал.
Вспомнил Лев учебник зоологии. Там про львов писалось: львы спокон веков храбростью знамениты. Никого-де лев не боится, ни перед кем не отступает. Поэтому повсеместно царем зверей и наречен. И если кто показывает незаурядную храбрость, то ее так и называют – львиной.
Поэтому и норма такая имеется – «львиная доля». В смысле немалая часть добычи.
Есть, правда, и понятие «заячья доля». Но это уже совсем другое.
Пока Лев был молод и здоров, он эту лестную оценку львиных достоинств принимал как должное и бесспорное и только гордо похохатывал, когда при нем рассказывали забавные анекдоты про зайцев, про их трусость. Терпеть не мог трусишек. Презирал.
А тут, улегшись в пещере на одр свой, стал он впервые в жизни оценивать ситуацию. И первым делом со стыдом убеждается, что не такой уж он и безумно храбрый. Что совсем неправда, будто он с любым зверем бесстрашно в бой вступает.
Со Слоном не вступает, с Тигром не вступает, с Носорогом не вступает, с Буйволом, который повзрослей, не вступает, с Гориллой не вступает. И с Леопардом, и с Удавом, и с Крокодилом и т. д. и т. п.
А почему не вступает? Потому что нисколько они его не слабей и в обиду себя не дадут.
Вот почему, если начистоту говорить.
А когда начистоту говорить, как не в свой смертный час?!
Вдруг Льву стало невыносимо ясно, что смеяться над Зайцем даже не грех, а просто глупо и недостойно порядочного млекопитающего. Понял вдруг Лев, что имей Заяц львиную силу и львиные когти, или тигриные зубы и мускулы, или железные удавьи кольца, пресловутой заячьей трусости и в помине бы не было, а очень даже может быть, что досталось бы от него и самому Льву на орехи.