«Аленький мой, ты нашлась! – писала мать. – Мы искали тебя столько лет! Уже не верили, что встретимся с тобой на этом свете. Девочка моя, как я хочу увидеть тебя, прежде, как уйду навсегда. Ненаглядная моя…».
Мария положила письмо на комод, повернулась к кухонному шкафу и стала греметь кастрюлями – сковородками. Глаза ее были сухие. Вновь давняя обида захлестнула ее. «Аленький! Знала бы ты, через что пришлось мне пройти!».
Младшая сестра в шестидесятые годы рассылала запросы во всевозможные организации, занимающиеся вопросом «без вести пропавших людей» во время войны. Родители только спустя двадцать с лишним лет узнали, что Мария долго жила в Магадане, а сейчас проживает в Ростовской области.
В этот же день Мария собрала чемодан и села на поезд до Москвы. Ехала она не с радостью – увидеть своих родных, а только для того, что выговорить свою обиду.
На второй день после встречи с родителями, когда мать ушла на местный рынок, чтобы приготовить для своего «Аленького» что-то необычного, у нее с отцом произошел эмоциональный разговор по душам.
– Ты думаешь, если у меня вас шестеро, то я каждого из вас меньше люблю, чем ты своего единственного ребенка?! А если бы выжили твои старшие сыновья, ты бы любила их меньше, чем дочь. Нет, Мария. На руке тоже пять пальцев, а какой лишний? И любили мы не тебя не меньше, а может и больше Васи, ведь ты наш первенец! Молчишь? До сих пор не можешь нас с матерью простить, что тебя, а не Васю отдали? Он моложе тебя на два года, и парень навряд ли бы там выжил… Ну, а если обида на нас, то прости, Марийка! Мать каждое воскресенье в церковь ходит, прощение у Господа просит! – Он надолго замолчал. Молчала и Мария.
– Ну, как, Мария? – отец выжидательно смотрел на дочь.
– Отец, бог вам судья! А я уже привыкла полагаться только на себя и в ни чьем благословении не нуждаюсь. Ни вы мне ничего не должны, ни я вам, – ответила она, не глядя на отца. – А вот простить не могу. Когда ехала к вам, думала мое сердце оттает, а нет! Не оттаяло! – почти крикнула она, бросая обидные слова в лицо отца. – Я сегодня же уеду, – тихо добавила Мария.
– А как же мать? Ты о ней подумала? Она расцвела за это время, помолодела лет на десять. Пожалей хоть ее!
– Разучилась я, отец, жалеть. Ни себя, ни кого другого…Так что, извини.
В тот же день вечером они провожали ее на вокзале. Поезд тронулся, мать рванулась, но отец крепко держал ее за плечи. Два очень пожилых человека, так и не ставшими вновь для нее родными и любимыми. Долго еще из окна купе она видела эти две одинокие фигурки, тесно прижавшиеся друг к другу, пока они не превратились в одну еле заметную точку, а потом и вовсе исчезли, растаяли на горизонте. Сердце Марии спокойно и ровно билось, глаза сухие. Никаких эмоций, только пустота.
Глава 8
Мария так и жила одна, замкнувшись от окружающего мира в своей квартирке на пару с телевизором, включенным с утра и до позднего вечера. Дочь – ее самая большая любовь жила в Ленинграде, к матери приезжала только один раз, когда сынишке исполнилось два года. В тот свой приезд дочь постоянно пеняла ей на что-то, выговаривала свои детские прошлые обиды. «В меня пошла – такая же обидчивая! – сокрушалась Мария, не переча дочери. Тогда она отдала ей все деньги, лежавшие на сберкнижке, дочери. «Мне и моей северной пенсии хватает, а молодой семье деньги нужны» – рассуждала Мария. С тех пор дочь ни разу не приезжала, письма писала не чаще одного раза в полгода, да и к себе в гости не приглашала. «Слава богу, хоть она счастлива. Муж образованный, сейчас «новый русский», какое странное словосочетание! Сынишка подрастает. Правда, Оленька писала, что болеет часто и плохо ест. Точно как и она в детстве. Ну, а не приезжает? Значит дела. Своя хлопотливая жизнь, в которой мне не нашлось места, а может, стесняется необразованной и старой матери!» – оправдывала она дочь.
С родителями и сестрами она не общалась, даже не поехала на похороны отца с матерью, когда младшая сестра прислала ей телеграмму. Умерли они с разницей в полгода, сначала отец, а потом и мать, хотя деньги на похороны выслала.
Память о Жане стиралась все больше, но она всегда помнила его «не забывай меня, Мари!» и часто мысленно разговаривала с ним, больше – о своей обиде. Марии сейчас казалось, что только Жан понимал и любил ее. Она жаловалась ему на родителей, которые ею откупились, спасая сына; на мужа, променявшего ее на молодую и образованную; а самая большая обида, засевшая в сердце, на свою кровиночку, которую мало интересовала судьба матери – здорова, жива ли? А ей ведь вот-вот восемьдесят стукнет!