Власть была неоспоримой. Фактически королевство родилось из ее первых правителей, которые оказались явившимися на землю воплощениями энергий, вернее даже именно исконными энергиями, обретшими плоть и кровь. Они стали коренной сутью государства, потому что без изначальной силы, породившей территорию, не было бы и самой этой территории.
И никогда эта сила не уходила на покой, всегда оставаясь хоть малейшей частичкой среди людей, чтобы не позволить никаким неразумным действиям ввергнуть себя в хаос.
Эта первооснова не терпела пустоты. Она жаждала развития, процветания и жизни. Поэтому в отличие от Аранхорда, столь долго никого не допускавшего в свои земли, хранившего тайну существования и открывшегося лишь избранным, Мондо как стремительно притягивал различные народы, так и не менее активно приумножался внутри себя.
Исконная точка силы всегда являла амбициозность и грандиозность, поэтому небольшого личного пространства ей было недостаточно. Она подминала под себя различные близлежащие территории, как дикие, так и освоенные, которые после гармонично делала естественной частью собственного организма.
В конечном итоге Мондо создал одинаково прекрасные в своей сути, но абсолютно разносторонние по целям центры. Главная столица, носившая одноименное с королевством название, разделила оставшиеся территории на четыре части-провинции: западные земли – Паура, восточные земли – Белецца, южные земли – Верро и северные земли – Форца. Ни в одной из них не существовало градации по месту жительства или еще каким-то признакам на магов или собственно людей, вампиров или оборотней и тому подобного. Было просто население, которое жило везде и всюду, и могло оказаться кем угодно. И абсолютно никого это не волновало и не удивляло. Здесь даже сложно было говорить о каком-то неравенстве хоть по силе, хоть по возможностям. Все считались примерно одинаковыми, за исключением материального положения, административного и сословного статусов. Остальное же являлось лишь отличительной особенностью сути индивидуума, но не более того.
Клан Белапьерра создал прекрасную державу.
Не теряя времени, путники сразу направились к усадьбе наместников. От графа Уилсона у них было письмо с соответствующими распоряжении, чтобы охрана и прислуга не чинили никаких препятствий и допустили приезжих до всего необходимого.
Путь Агнессы, Нел, Майка и Стюарта лежал на самую высокую башню, украшавшую дворец, ведь именно ее венчала мраморная статуя.
Они добрались до последней площадки и оказались у края лестницы, верх которой в этот день утопал в низких облаках. Витые ступени долго и утомительно поднимались все выше, пока, наконец, их не встретила величественная Альбертина Белапьерра.
Гости замерли в благоговейном трепете. Все такая же легкая и грациозная фигура смотрела на мир холодными каменными глазами. Ритуал приветствия ожидал.
Первым двинулся к статуе мистер Брукс. Он взял попрежнему лежащий у подножия кинжал и легко ранил им свою ладонь. Поднеся руку к чаще, маг позволил тоненькой струйке крови стечь в мраморный сосуд. Присутствующим показалось, что распущенные волосы фигуры вдруг помягчели и точно ожили.
Несмело приняв от мужчины ритуальный предмет, мисс Ричи последовала его примеру. Глаза статуи засияли призрачным светом.
Миссис Смит не заставила себя ждать, и ее кровь стремительно закапала в сосуд, продолжая творить магию превращения.
Последним завершал ритуал приветствия мистер Маррей. Как только и он проделал все необходимое, зеркало в руках Альбертины Белапьерра прояснилось, и в нем показалось живое отражение сановной женщины.
Однако это было не совсем то, что требовалось компании, вернее это являлось лишь начальной стадией.
Нел поспешно полезла в свою походную сумку и достала оттуда две маленькие склянки с красной жидкостью. В одной из них находилась предусмотрительно предоставленная кровь мисс Ливермор, в другой – графа Уилсона. Первая требовалась, чтобы Альбертина допустила их до знаний, к которым они так стремились. Чужакам она не стала бы открывать секретов члена своего клана, если только этого не требовал один из имеющих к ним отношение, второго же – чтобы госпожа Белапьерра вообще снизошла до разговоров с ними, поскольку они были непрошенными гостями на враждебной территории, и наместник таким образом признавал их не посторонними для Мондо.