Дуэльный комплекс требовал от всех участников — дуэлянтов, секундантов и присутствующих хирургов — соблюдения тайны. Поэтому, несмотря на мощный общественный протест и поспешно изданные новые законы, мало кого удавалось наказать. Мужчины из самых разных социальных слоев стали рассматривать дуэль как единственный приемлемый способ разрешения конфликтов.
Интересно отметить, что шпагами на рассвете в основном пользовались на востоке страны. К западу от Миссисипи дуэлянты появлялись на главной улице в полдень и сходились с противоположных концов с пистолетами в кобурах. Улицы пустели после предварительного оповещения, представителям полиции в это время рекомендовалось обратить свое внимание на другие участки. По сигналу дуэлянты начинали сходиться на негнущихся ногах; по второму сигналу они выхватывали пистолеты и стреляли. Живых или мертвых их закидывали в пикап, который с заведенным мотором стоял поблизости, а местная маскулинистская ложа приступала к обсуждению достоинств и недостатков дуэли, а также обеспечивала медицинское обслуживание и подготовку к похоронам.
Впрочем, в каждом отдельном месте вырабатывались свои традиции. В больших городах практиковалась Чикагская дуэль, заключавшаяся в том, что дуэлянты съезжались на машинах, которыми управляли близкие друзья. Как только машины оказывались друг против друга, противники, высунувшись из окон, начинали палить из автоматов до полного удовлетворения, с тем лишь ограничением, что стрельба должна была прекращаться, как только машины разъезжались в разные стороны. К несчастью, в пылу стрельбы, мало кто вспоминал об этом, и уровень смертности водителей и ротозеев, не говоря уже о секундантах, резко подскочил.
Пожалуй, страшнее Чикагской дуэли были только орды бородатых вооруженных мужчин с сигарами и гульфиками, которые, напившись допьяна, шатались по ночным улицам, распевая похабные песни и выкрикивая невнятные ругательства перед темными окнами учреждений, в которых они работали. Или толпа, обрушившаяся на Лигу избирательниц и вышвырнувшая не только документы, но и самих дам на улицу, как кучу мусора. Маскулинизм начинал демонстрировать свою не самую привлекательную сторону.
Встревоженный Поллиглов потребовал положить конец безобразиям.
— Ваши последователи становятся неуправляемыми, — заявил он Мибсу. — Надо вернуться к теоретическим основам маскулинизма. Давайте ограничимся гульфиком, бородой и сигарой. Нельзя восстанавливать против нас всю страну.
— А в чем, собственно, дело? — изумился Мибс. — Пара мальчиков подралась, а феминистская пропаганда раздула это в невесть что. А вот я, например, получаю письма от женщин, которые счастливы, что мужчины вновь обретают гордость и галантность, что они готовы защищать их, не жалея собственной крови.
А когда Поллиглов попытался настаивать, аргументируя это тем, что он — основоположник, Мибс заявил, что именно он непререкаемый духовный вождь маскулинизма и как он скажет, так и будет. К тому же в любой момент он может выбрать другую наклейку для официальных изделий движения.
Старик с трудом покорился этому, похлопал Мибса по мощному плечу и, произнеся пару примирительных фраз, вернулся в свой офис. С этого дня он стал бессловесной марионеткой. Время от времени Поллиглов появлялся на публике как Отец-основатель, но в основном тихо жил в своем шикарном небоскребе под названием «Башня Гульфика».
Но ох уж эта ирония истории! В тот же самый день в движении появилась новая робкая фигура, которую Мибс в своем величии презрительно не заметил. Как Троцкий не заметил Сталина.
II
Дорсблад
Восставшие в калифорнийском городке маскулинисты разгромили местную тюрьму. Были освобождены карманники, грабители и пропойцы, а вместе с ними и человек по имени Генри Дорсблад, проведший восемнадцать лет за решеткой за неуплату алиментов.
Именно Дорсблад придал маскулинизму политическую направленность и неповторимое своеобразие. Кому хоть раз довелось слышать рев десятитысячной толпы мужчин, тот навеки запоминал:
С запада пришел Хэнк Дорсблад!
Этот парень для нас друг и брат!
Лучший гульфик у него — это факт!
Где найдешь такого парня, как Дорсблад?!