Мощно толкнувшись лапами, он вдруг взлетел в воздух. Все ученики попадали ничком, стоять остался один морской начальник. Он раскатисто хохотал.
Млечно-зеленая лакустринская дракана показала зубы в усмешке. Тани почудилось, что она проваливается в бурные водовороты ее глаз.
Дракана вместе со всеми родичами поднялась над городскими крышами. Плоть – это вода. Когда дымка божественного дождя пролилась с их чешуй, промочив людей на земле, сейкинец вздыбился, вдохнул и выдохнул могучий порыв ветра.
Все гонги храма отозвались ему.
Никлайс проснулся с пересохшим ртом и ужасающей головной болью, как просыпался тысячу раз. Он поморгал и протер уголок глаза костяшкой пальца.
Звон колоколов.
Вот что его разбудило.
Он пробыл на этом острове шесть лет, а звон слышал впервые. Подняв трость, он встал, налегая на палку так, что задрожали руки.
Должно быть, тревога. Пришли за Сульярдом, схватят их обоих.
Никлайс в отчаянии завертелся на месте. Оставалась одна надежда – уверять, что пришелец спрятался в доме без его ведома.
Он выглянул из-за ширмы. Сульярд крепко спал лицом к стене. Этот хоть умрет спокойно.
Солнце слишком расщедрилось на свет. Рядом с домиком Никлайса сидел под сливовым деревом его помощник Муст и его сейкинская супруга Паная.
– Муст! – крикнул Никлайс. – Что за шум такой?
Тот только рукой махнул. Никлайс, выбранившись, сунул ноги в сандалии и, отгоняя чувство, что идет навстречу гибели, вышел к ним.
– Доброго тебе дня, достойная Паная, – с поклоном поздоровался он на сейкинском.
– Премудрый Никлайс… – В уголках глаз у нее пролегли морщинки. Она одевалась в светлые тона, одежда по голубому тону была расписана белыми цветами, рукава и ворот вышиты серебром. – Тебя разбудили гонги?
– Да. Смею спросить, что они означают?
– Звонят в честь Дня Выбора, – объяснила сейкинка. – Старшие ученики домов учения закончили курс и переходят в ряды ученых или стражи Бурного Моря.
Стало быть, иноземцы тут ни при чем. Никлайс все еще обливался потом. Он достал платок, утер лицо.
– Здоров ли ты, Рооз? – спросил Муст, прикрывая глаза от солнца.
– Ты же знаешь, как я ненавижу здешнее лето. – Никлайс запихнул платок в карман. – День Выбора проходит каждый год, так? – спросил он у Панаи. – Но я впервые слышу звон.
Теперь колокола сменились барабанным боем. Пьянящие звуки веселого праздника.
– А… – еще шире улыбнулась Паная. – Но сегодняшний День Выбора особенный.
– Вот как?
– Разве не знаешь, Рооз? – хихикнул Муст. – Ты ведь прожил здесь дольше меня.
– Этого Никлайсу могли не сказать, – мягко вступилась Паная. – Видишь ли, Никлайс, после Великой Скорби было решено, что раз в пятьдесят лет несколько сейкинских драконов станут принимать всадников-людей, чтобы мы всегда были готовы сражаться заодно. Тем, кто сегодня избран в стражу Бурного Моря, выпадет этот шанс, и теперь им предстоят водяные испытания, чтобы решить, кто будет всадником.
– Понятно. – Никлайс так заинтересовался, что на время забыл о страхе за Сульярда. – И они на своих конях будут, полагаю, сражаться с пиратами и контрабандистами?
– Не на «конях», Никлайс. Драконы – не лошади.
– Прости, достойная. Неудачно выбрал слово.
Паная кивнула. Ее рука поднялась к висевшей на шее фигурке дракона.
В странах Добродетели подобная вещица была бы уничтожена: там больше не видели разницы между древними драконами Востока и более молодым племенем огнедышащих змеев, ужаснувших когда-то мир. Те и другие считались злом. Дверь на Восток была закрыта так давно, что его обычаи забылись или толковались ошибочно.
Никлайс и сам так думал, пока не попал на Орисиму. В день изгнания из Ментендона он наполовину верил, что уезжает в страну, народ которой в рабстве у созданий, равных злобой Безымянному.
Как ему было страшно в тот день! В Менте каждый ребенок, едва научившийся говорить, знал историю Безымянного. И самого Никлайса милая матушка до слез пугала описаниями отца и главы всех огнедышащих – того, кто, вырвавшись из горы Ужаса, сеял хаос и опустошения, пока рыцарь Галиан Беретнет, спасая человеческий род, не нанес ему тяжелую рану. И тысячу лет спустя его образ населял кошмары.
Прогремевшие по мосту Орисимы подковы оторвали Никлайса от воспоминаний.
Солдаты.
Нутро у него обратилось в воду. Это за ним… но теперь, когда час настал, он вместо страха нашел в себе особую легкость. Если это случится сегодня – пусть так. А не то все равно смерть от рук часовых за игорные долги.