Она вспомнила, как, лежа на жесткой кровати в девичьей, она слушала болтовню соседок, обсуждавших ее южный выговор и ересь, которую Эда, должно быть, исповедовала в Эрсире. Олива никогда ни словом не останавливала их. Эда понимала, что это пройдет, но насмешки больно ранили ее гордость. Когда освободилось место личной камеристки, матрона с радостью сбыла ее с рук. Теперь Эда, вместо того чтобы танцевать для королевы, меняла ей воду для умывания и прибирала королевские покои. У нее была собственная комнатка и жалованье выше прежнего.
Трюд в девичьей уже надела свежую сорочку. Эда помогла ей с корсетом и летним подъюбником, затем одела в черное шелковое платье с рукавами-буф и кружевными вставками. Брошь со щитом ее покровителя, рыцаря Доблести, блестела у сердца. Все дети стран Добродетели в двенадцать лет выбирали себе рыцаря-покровителя.
Эда тоже носила такую брошь. Пшеничный колос, эмблему Щедрости. Она получила ее при обращении.
– Госпожа Эда, – обратилась к ней Трюд, – другие фрейлины говорят, что ты еретичка.
– Я не пропускаю молений в святилище, – ответила Эда, – в отличие от некоторых фрейлин.
Трюд всмотрелась в ее лицо.
– А Эда Дариан – твое настоящее имя? – вдруг спросила она. – По-моему, звучит не по-эрсирски.
Эда взяла в руки золотую ленточку:
– Так ты и эрсирский знаешь, благородная госпожа?
– Нет, но я читала историю этой страны.
– Чтение, – отшутилась Эда, – опасное времяпрепровождение.
Трюд остро взглянула на нее:
– Ты надо мной смеешься.
– Ничуть. В сказках великая сила.
– В каждой сказке есть зерно истины, – сказала Трюд. – Под иносказаниями они скрывают знания.
– И я надеюсь, что ты обратишь свои познания во благо. – Эда пальцами расчесала ее рыжие кудри. – Что до твоего вопроса – нет, это не настоящее мое имя.
– Я так и думала. А какое настоящее?
Отделив два локона, Эда переплела их ленточкой.
– Здесь его никто не слышал.
– Даже ее величество? – подняла брови Трюд.
– Даже она. – Эда развернула девушку лицом к себе. – Матрона озабочена твоим здоровьем. Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь?
Трюд колебалась. Эда погладила ее по плечу как сестру:
– Ты знаешь мою тайну. Мы связаны обетом молчания. Ты что, носишь ребенка?
Трюд выпрямилась:
– Нет!
– Тогда в чем же дело?
– Это тебя не касается. Просто у меня живот не все принимает с тех пор…
– Как уехал мастер Сульярд.
Трюд вскинулась как от удара.
– Он пропал весной, – продолжала Эда. – Дама Олива говорит, что с того времени ты лишилась аппетита.
– Ты далеко заходишь в своих догадках, госпожа Дариан. Слишком далеко! – Трюд, раздувая ноздри, отстранилась от нее. – Я – Трюд утт Зидюр, потомок Ваттена, маркесса Зидюра. Одна мысль, что я могла унизиться до шашней с низкорожденным оруженосцем… – Она повернулась спиной к Эде. – Скройся с моих глаз, или я расскажу даме Оливе, что ты разносишь клевету на фрейлин.
Эда коротко улыбнулась и удалилась. Она слишком долго прожила при дворе, чтобы препираться с ребенком.
Трюд проводила ее глазами. Шагнув из коридора на солнечный свет, Эда вдохнула запах свежескошенной травы.
Одно было ясно: Трюд утт Зидюр тайно сблизилась с Триамом Сульярдом, – а Эда взяла за правило знать все тайны двора. Если Мать позволит, узнает и эту.
3
Восток
Рассвет расколол небо Сейки, как яйцо цапли. Бледный свет пролился в комнату. Впервые за восемь дней ставни были открыты.
Тани воспаленными глазами смотрела в потолок. Она провела беспокойную ночь, озноб и жар сменяли друг друга.
Больше ей в этой комнате не просыпаться. Настал День Выбора. День, которого она ждала с детства – и которым так глупо рискнула, решившись нарушить уединение. А попросив Сузу спрятать чужестранца на Орисиме, она рискнула и жизнью – своей и подруги.
Живот крутило, как мельничное колесо. Она подхватила форменную одежду, мешочек с умывальными принадлежностями и, не потревожив спящую Ишари, вышла из комнаты.
Южный дом стоял у подножия Медвежьей Челюсти – возвышавшегося над мысом Хайсан хребта. В этом и в трех других домах учения готовили смену для стражи Бурного Моря. Тани с трех лет жила в этом месте.
Ступить за порог было как шагнуть в печь для обжига. Зной опалил кожу, волосы на голове показались ей толстой шапкой. У Сейки был свой запах. Отворенный дождем аромат древесины и зелени листьев. Обычно Тани находила его успокаивающим, но сегодня ее ничто не могло утешить.
Пар от горячих источников сливался с утренним туманом. Тани скинула ночные одежды, шагнула в ближайший прудик и отскребла кожу горстью отрубей. В тени сливового дерева она оделась в платье ученицы и зачесала волосы на одну сторону, чтобы не закрывали голубого дракона, вышитого на блузе. К тому времени, как она вернулась в дом, комнаты ожили.