— Чуть свет, а ты уже шипишь? — буркнул он, останавливаясь у левого переднего колеса кареты.
— Кому-то же надо вытаскивать нас из передряги, — откликнулась Зарина, ловко спрыгивая на место кучера. — Потому что один глуповатый Бюрократишко вместо того, чтобы рулить на юго-запад, как указывал Львиный любимчик, поскакал к черту на куличики, чтобы, в конце концов, оказаться у черта на рогах!
— И что это за обвинения? У меня не было времени сверяться с картой, которой, кстати, у нас нет. Ах да, у меня еще нет ночного зрения совы, так что, даже если бы треклятая карта была, я бы ни черта не увидел!
— Так с какого перепугу вызвался изображать навигатор? — напустилась на юношу Зарина.
— Что? — не понял юноша.
— Скажу попроще. Зачем решил сам указывать лошадкам, куда им делать цок-цок?
— Как зачем? — Хонор начал сердиться. — Времени было мало. Я спасал наши жизни!
— Ты себя спасал, ботаник, — Зарина ткнула в него пальцем. — Себя, себя, себя!
Хонор раздраженно нахмурился.
«Ну, себя и что? Ладно, права, гадюка, но черта с два признаюсь в этом вслух».
— Короче, ты облажался, Бюрократишко, — сделала вывод Зарина, ничуть не заботясь о его чувствах. — Молись, чтобы Кудряшка увидел с верхушки дерева какой-нибудь ориентир, и мы сумели выбраться из леса.
— «Кудряшка»? — Лицо Хонора вытянулось. Когда это к ним успел присоединиться еще один спутник?
— Я имею в виду Шакуилла. — Зарина спрыгнула, метясь приземлиться прямо на ногу Хонору, но юноша успел вовремя среагировать. — Маньячина пополезнее тебя будет, Бюрократишко.
— Он исполняет твои команды, лезет для тебя на деревья, и ты уже зовешь его Кудряшкой? — Хонор был неприятно поражен. — Миловаться вздумала с преступником? Где граница твоего сумасбродства?
— Остынь. — Зарина явно удивилась этой вспышке ярости. — Ты того, обиделся, что ли?
— На что мне обижаться? — Хонор театрально всплеснул руками. — На дураков не обижаются. Я устал призывать тебя к здравомыслию. Мы теряем драгоценное время, когда нам давно уже нужно мчаться по направлению к территориям Братства Стихий.
— Чувак, такое дело. — Зарина цокнула языком и положила руку на плечо юноши. — Мы заблудились, сечешь? Из-за тебя, между прочим.
— Хватит меня обвинять!
— Но ты виноват.
— А можно мне вставить слово? — Ланиэль, высунувшаяся из кареты, скромно подняла руку, ожидая разрешения.
— НЕТ!
Гарпия сникла и присела на подножку кареты, абсолютно не представляя, как среди ругани, разбавлявшей утреннюю идиллию, продемонстрировать свою полезность.
— Ого, их вопли начинаются строго по часам. — Около Ланиэль остановилась Имбер. С кончиков волос девочки капала вода. — Такая стабильность восхищает.
— А у меня подобные конфликты вызывают беспокойство. — Гарпия вздохнула. — Никогда не видела, чтобы так часто и подолгу ругались.
— Ага, я тоже не привыкла к ругани, — согласилась Имбер, выжимая края своего шарфа. — Со мной обычно никто не ругается. Кредиторы сразу начинают гонять меня по всем улицам, напускать злющих животинок или просто проклинать, — все что угодно, кроме разговоров. Помню, однажды на меня натравили волкодава. Ох и громадная зверюга была — видать, кормили его нелегальным порошочком из разряда фермерских средств для роста овощей. Сожрал мой ботинок и выплюнул шнурок. Обслюнявленный шнурок. Моему возмущению не было предела.
— Радуйся, что тебя не съел. — Ланиэль сочувственно улыбнулась. — А не страшно так жить? Постоянно прятаться от тех, кому долг не вернула?
— Страшно? — переспросила Имбер. — Не особо. Моему руководству плевать на то, чем занимаются его подопечные в свободное время. Для него главное, чтобы дело исполняли сносно, а должен кто кому или нет — это Освальда Каменщика не интересует. Он говорит, что если ты оказался в долговой яме, то сам должен для себя решить: или ты ютишься на самом ее дне, забитый и беспомощный, или хватаешься за края и корчишь рожи тем, кто на высоте.
— А ты предпочитаешь «корчишь рожи»?
— Естественно. Я, в общем-то, никто, пустое место, и полноценных высот мне не добиться, к тому же я стихийник, что мне не прибавляет полезности, однако ничто мне не мешает водить за нос тех, кто слишком высоко его вздергивает.
Ланиэль поджала губы. Образ жизни маленькой торговки был ей чужд и непонятен. От него веяло нахальством и неприкрытым легкомыслием.
— Однажды кое-кто сказал мне: «Хочешь жить — умей скользить», — сказала вдруг Имбер.